«Что бы это значило?» – будоражил умы один и тот же вопрос. Победа осталась за леди Тремейн? Неужели лорд Тремейн окончательно сложил оружие? Или только отступил на время, чтобы собраться с силами?

Джиджи хитрила, изворачивалась и уклонялась от ответа, когда могла. Если же ее припирали к стенке, она врала в глаза. «Не знаю», – твердила она направо и налево, Говорила, что лорд Тремейн не сообщал ей о своих планах, поэтому она не знает, каковы его намерения, – не знает, не знает, не знает…

Бумаги для развода напечатали заново – требовалась только ее подпись. Она велела адвокатам придержать их. Гудман спросил, что делать с мебелью и безделушками в спальне Камдена – вынести, накрыть чехлами или полировать каждый день в ожидании его возвращения? Она приказала оставить все как есть. Мать засыпала ее телеграммами, но Джиджи выбрасывала их, не читая.

Но Фредди она игнорировать не могла. Фредди, благослови его Бог за долготерпение, уже начинал бить тревогу. «Что слышно от адвокатов лорда Тремейна? – спрашивал он при каждой встрече. – Жаль, что мы не можем пожениться. Прямо сейчас». В его мольбах проскальзывал страх, какое-то горячечное исступление. Джиджи каждый раз потчевала его уже набившей оскомину небылицей, а потом ненавидела себя за это еще сильнее.

Только Крез не задавал ей вопросов. Но после отъезда Камдена он понуро бродил по дому, словно тень. Джиджи часто заставала песика в зимнем саду, где он дремал на любимом месте хозяина – в плетеном кресле с блекло-голубыми узорчатыми подушками и обожженным сигарой подлокотником; казалось, кресло терпеливо ждало возвращения маркиза.

Сохранять всеми правдами и неправдами этот статус-кво было все равно что жонглировать раскаленными ятаганами. Джиджи просыпалась без сил и ложилась спать полуживая от усталости – шутка ли отбиваться от пытливых расспросов сотен знакомых, уклоняться от встреч с матерью, сюсюкать с Фредди и скрывать правду даже от самых близких друзей.

Конец сезона тоже не принес облегчения. При том развитии, какое получило железнодорожное сообщение, даже отъезд в «Вересковый луг» не спасал положения. В конце каждой недели она устраивала трехдневный прием, чтобы они с Фредди могли видеться, ни в коей мере не преступая границы приличий. В результате ее дом почти все время был заполнен гостями, так что вокруг хозяйки и Фредди постоянно кружились любопытные, доводившие беднягу до отчаяния, а Джиджи – до бессильного бешенства, какое испытывает престарелая графиня, когда мочевой пузырь лопается от выпитого чая, а возможности облегчиться нет, потому что кучер и грум лопнут со смеху, увидев ее паучьи ножки и отвисший мешком живот.

Джиджи мучилась от сознания своей вины. Сгорала со стыда. Изводилась от тоски.

Конечно, она понимала, что делает. Понимала, что изо всех сил оттягивает момент расплаты, когда придется выбирать: либо сделать последний шаг и выйти за Фредди, либо посмотреть правде в лицо и наконец признать, что это выше ее сил – даже несмотря на то что Камден устроился окончательно и бесповоротно.

Но как сказать об этом Фредди? Он от начала и до конца оставался ее верным другом. В этой неразберихе он ни разу не попрекнул ее – ни словом, ни взглядом. Он мужественно и безропотно подставил ей свое плечо, снося насмешки сплетников, которые выставляли его либо дураком, либо отъявленным альфонсом.

Она была перед ним в долгу. Фредци заслужил награду за свою преданность и бесконечное доверие. Он столько для нее сделал, был ее оплотом, ее Санчо Пансой, пока она, точно Дон Кихот, носилась в поисках приключений. Нет, она не вправе отплатить ему неблагодарностью.

В это время года вода в обмелевшем ручье была прозрачной как стеклышко. Она журчала и плескалась, время от времени вспениваясь пузырями и вспыхивая на солнце фонтаном брызг. Ивы лениво полоскали в ручье кончики гибких ветвей, словно кокетка, которая демонстрирует окружающим роскошную копну распущенных волос, с дразнящей медлительностью поворачивая голову то влево, то вправо.

Джиджи не знала, что она рассчитывала здесь найти. Не иначе как Камдена, который слетит с холма на лихом скакуне и подхватит ее в седло, точно русский казак. Она покачала головой, удивляясь собственной глупости.

Но Джиджи все равно не торопилась уходить. За десять с половиной лет она успела забыть, какой тут удивительный покой. Тишину нарушали только тихое бормотание ручья, шелест утреннего ветерка, резвящегося в кронах деревьев, блеяние овец на лугу неподалеку и… стук копыт???

Сердце маркизы отчаянно забилось в груди. Всадник приближался со стороны ее владений. Развернувшись на каблуках и подобрав юбки, Джиджи побежала вверх по склону.

Это был не Камден, а Фредди. Ее изумление было столь велико, что почти заглушило разочарование. Она даже не подозревала, что Фредди умеет ездить верхом. Неловко подкачиваясь в седле и упрямо цепляясь за поводья, он каким-то чудом управлялся с лошадью.

Подбежав к нему, Джиджи закричала:

– Фредди!.. Осторожнее, Фредди!

Она помогла ему высвободить ногу из стремени, за которое он, спешиваясь, зацепился каблуком.

– Не беспокойся, все в порядке, – пробормотал молодой человек.

Маркиза взглянула на часы. Фредди обычно приезжал двухчасовым поездом. Сейчас не было и одиннадцати.

– Ты рано. Что-нибудь случилось?

– Все как всегда, – ответил Фредди, неумело привязывая лошадь к дереву. – Просто я не знал, куда себя деть. Вот и сел на ранний поезд. Ты не против?

– Нет-нет, что ты! Я тебе всегда рада.

Бедный Фредди от встречи к встрече; таял; как свечка. У Джиджи защемило сердце. Какой он милый! И как ей хотелось, чтобы он был счастлив!

Она поцеловала его в щеку.

– Как вчера работалось?

– Я почти закончил одеяло для пикника.

– Замечательно, – улыбнулась Джиджи, радуясь за Фредди, как мать радуется за дитя. – А как вещи на одеяле? Как корзинка для пикника, забытая ложка, недоеденное яблоко и раскрытая книга?

– Ты помнишь? – изумился юноша.

Значит, от него не укрылась ее озабоченность. Да и было бы глупо надеяться на обратное.

– Конечно, помню. – Только очень смутно. И то лишь потому, что постоянно его об этом спрашивала. – Как с ними продвигаются дела?

– Бьюсь над книгой. Она наполовину на солнце, наполовину в тени, и я никак не могу определиться с бликами – то ли сделать их желтоватыми, то ли зеленоватыми.

– А какими их видит мисс Карлайл?

– Зеленоватыми. Потому-то я в растерянности. Мне казалось, они должны быть желтоватыми. – Фредди шагнул к ручью. – Мы еще в «Вересковом луге»? Помнится, я раньше не уходил так далеко от дома.

– За ручьем начинаются владения Фэрфордов.

– В один прекрасный день они стали бы твоими.

Маркиза внимательно посмотрела на собеседника.