Она выбрала скромную одежду, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не провоцировать чью-то зависть. Как это было на нее похоже! И как восхитительно она смотрелась даже в простых нарядах, удивительно подходящими ей и цветом, и фасоном, подчеркивающими все достоинства фигуры. Оторвать взгляд было слишком тяжело, особенно при воспоминании о бархатной коже и нежных линиях тела, скрытых под неприметной тканью.

Ее заявление о деньгах показалось неудачной шуткой, попыткой избежать объяснений с ним. У них действительно не было тем для разговоров, и не стоило ничего придумывать. А он, поддавшись в очередной раз собственной слабости, вцепился в ничтожный шанс провести рядом с ней несколько минут.

Бессмысленность ее поступка вызывало почти раздражение. Он сердился на такую непредусмотрительность. А еще больше – на себя: за то, что никак не мог повлиять на это. Не имел права, о чем Катя не преминула заметить.

Упрек был вполне заслуженным. Он ей не отец и не муж, и тем более девушка не является его собственностью. Декан… Меньше всего в тот момент он думал о своей должности. Тонул в серьезных, обиженных глазах, внимал каждому взмаху ресниц, угадывая затаенные слезы. И ненавидел себя за то, что не сумел промолчать, игнорируя ее выходку. Какая разница, для чего она помогла этим бездельникам? Если ей так хотелось? Кто он, чтобы вмешиваться в ее решения?

А извиниться не нашлось сил. Уже в который раз, находясь рядом с ней, утратил возможность не только говорить нужные вещи, но даже размышлять здраво. Обрадовался, как мальчишка, когда она оказалась в его машине, хотя и старался ничем не показать своего состояния.

Она чувствовала себя неуютно, и Кирилл почти был уверен в том, что вспоминала такие же вечера. Не могла не вспоминать… Иначе бы не смущалась так сильно и не стремилась как можно скорее избавиться от его общества. Выглядела такой измученной… Он впивался глазами в дорогу, почти физически ощущая ее смятение. Если бы не проливной дождь, не посмел бы настаивать, но при одной мысли о том, что Катя может промокнуть или замерзнуть, становилось слишком тоскливо.

Почему муж не встречал ее? Почему она совсем одна собиралась бежать в черноту вечера, когда любимый человек должен был оберегать любой шаг, ждать ее с цветами и сладостями, с бережно раскрытыми объятьями, стирающими суету долгого дня? И какие мысли тяготили ее сознание, взрываясь дрожью в тонких пальцах и нежных губах при каждом вздохе? Не могла же она в самом деле переживать от того, что невольно попала в его компанию? Волновалась о возможной ревности супруга? Но это было смешно: Кирилл никогда не смог бы стать для него конкурентом. Просто бы не посмел даже мыслью вмешаться в ее счастье. Только почему его глупое сердце не хотело это счастье признавать? Глаза искали подтверждения, но не находили, а прикрытые умелым макияжем следы усталости на ее лице свидетельствовали совсем о другом.

Он не мог не спросить, хотя и знал прекрасно, каким будет ее ответ. Эта удивительная девочка ни разу не жаловалась, даже в те трепетные минуты, когда принадлежала ему одному. Неужели она в чем-то могла признаться сейчас?

На ее губах вновь ожила улыбка. Не в глазах. Вежливые слова, абсолютно правильные и ничего не значащие, даже близко не отражающие того, что на самом деле происходило в сердце. Именно то, что и полагалось для преподавателя.

А новый день лишь подтвердил его опасения. Хотелось объяснить неестественную бледность состоянием девушки, но в напряженных чертах виделось что-то иное. Не радость от новой жизни, зарожденной внутри, а следы бессонной ночи, причиной которой послужила совсем не любовь. Он слишком хорошо знал, как выглядит по утрам женщина, променявшая сон на вожделенные ласки, и ничего подобного не видел в Кате.

Ей было больно, и эта боль прорывалась наружу сквозь строгую маску сдержанности, цепляла, стягивала своими щупальцами, не давая вздохнуть, отражалась в таких взрослых глазах, бесследно лишившихся прежней наивности. И проникала в его внутренность, заставляя сжиматься, корчиться от невидимых судорог, изнемогать от собственной беспомощности, глядя на ее молчаливый крик и ничего не понимая. А потом услышать крик реальный…

Еще никогда так не сожалел о собственном увечье, помешавшем догнать девушку. Он бросился следом, едва опомнившись, но было поздно: Катя исчезла. Не появилась на следующей паре. Не отзывалась на звонки, а после и вовсе отключила телефон. И никто из других студентов не знал, где она может находиться.

Кирилл запретил секретарю отдавать документы. На всякий случай, отчаянно надеясь, что до этого не дойдет, что он все-таки не перешел ту грань, после которой Катя не захочет учиться. Если такой вопрос действительно возникнет, лучше уйти ему. Но прежде он все-таки выяснит, что с ней происходит, убедится, что все хорошо, даже если она возненавидит его за это вмешательство.

Родной дом встретил неожиданной тишиной, и Кирилл вздохнул с облегчением: сейчас никто был не нужен. Кроме нее. А телефон по-прежнему молчал, заставляя придумывать все более неприятные картинки. Молиться, чтобы ничего не случилось. Снова и снова, уже без всякой надежды, нажимать на кнопку вызова.

Мужчина дернул дверь в собственную спальню, на ходу срывая пиджак. В комнате уже сгустился вечерний полумрак, но свет был лишним: никак не получалось избавиться от непонятной рези в глазах. Воспоминания подступили совсем близко. Ее робкая улыбка и перепачканные карамелью губы. Тоненькие пальчики, касающиеся его кожи. Залитый изумлением и восторгом взгляд. Облако фаты в приоткрытом окне. Самая светлая мелодия жизни, взорвавшаяся оглушительным звоном и расколовшая жизнь на части…

Но все кончилось в одно мгновенье: угрозы памяти, мысли, страхи, сомнения. Он даже на какое-то время перестал дышать. Замер, зачарованно внимая, как играют тени в разметавшихся по подушке волосах.

Сквозь заполняющий сознание туман пробивалось тепло. Не хотелось просыпаться, открывать глаза, теряя такой желанный покой. Неужели это вино подействовало так умиротворяюще? Она словно парила в невесомости, наслаждаясь легкостью во всем теле. Сон… без боли.

Какие-то звуки проникали издалека, вмешиваясь в нескладные мысли. Никак не получалось угадать, что именно она слышит. Голоса? Шелест ветра? Или прибой? Ведь здесь где-то рядом море… Тот самый берег…

Ей потому и спокойно так, что тело еще не ощутило неизбежного одиночества, всякий раз возвращающегося с рассветом. Вино притупило воспоминания, навеяло сладостных грез, почему-то кажущихся сейчас такими реальными. Она откроет глаза – и впервые сможет различить лицо из своего загадочного сна, который хотя бы однажды закончится иначе… Получится утонуть в ЕГО присутствии, от которого закипает кровь.

Что-то скользнуло на щеку. Легкое, почти невесомое, как утренний морской бриз, прохладный и упоительно нежный. Едва ощутимое прикосновение. Так касается кожи солнечный луч на рассвете летнего дня, еще без жара, но уже с обещанием грядущей волны тепла. Так перебирает волосы ветер, неуловимой лаской вплетаясь в пряди. Так обвивает тело прибой, принимая в свой сладкий плен.