– Нет-нет, я все улажу, – вздохнул Мунк.

У нее снова зазвонил телефон.

– Голи, слушаю, – сказала адвокат и вышла из комнаты.

Сорокадвухлетний Юн Ивар Салем по профессии был сантехником, но в тюрьме Уллерсму был известен вообще-то не этим. Ему присудили максимальное наказание – двадцать один год лишения свободы, и он был одним из заключенных, сидевших дольше всех. Это само по себе вызывало к нему достаточно уважения, чтобы другие арестанты не беспокоили его. До тех пор, пока не прибыла группа косовских албанцев. Эта чертова шушера не читала газет, не смотрела телевизор и думала, что может обойти порядки. Возомнить себя королями. Захватить кухню и телефон. Указывать, что кому делать. И Юн Ивар Салем решил, что пора положить этому конец.

На самом деле ему было насрать. Обычно он не вмешивался во внутренние разборки Уллерсму, по той простой причине, что никто из заключенных не смел и пальцем его тронуть или отказать ему в чем-то. Наверное, обычному человеку сложно понять, что взрослые мужики с головы до ног в татуировках могли драться за что-то настолько банальное, как пачка сосисок или доступ к душу, но здесь, в тюрьме, все было именно так. Салем отсидел уже семь лет, оставалось еще четырнадцать. Он имеет право подать на досрочное освобождение, отсидев две трети срока, но до этого ему еще семь лет, так что вести себя правильно нет причин.

Пока нет.

Скоро снова будет пожар, и он ждет не дождется.

Он был старше большинства сидящих здесь и считал себя кем-то вроде отца для них всех. Еда, которой тут кормили, была настолько ужасной, насколько только можно представить. Им везло, если готовили тушеное мясо или нечто похожее на рыбу. Но обычно им давали еду, по вкусу напоминавшую содержимое верблюжьей задницы. К счастью, у них была возможность заказывать отдельную еду, на свои деньги, конечно, и Салем взял на себя эту инициативу и обязанность. Собрал группу из приближенных, взял под контроль кухню и чувствовал себя словно повар с собственным рестораном. Подавал если не изысканные, то, по крайней мере, съедобные блюда каждый день, на деньги, которые ему отдавали почти добровольно.

Ах, языки пламени.

Словно человек в пустыне.

Много лет без воды.

Но скоро он снова утолит жажду.

Косовские албанцы. Их было трое, все осуждены за распространение кокаина и героина, а чокнутые, управлявшие этим дурдомом, конечно же, поместили их всех в один отсек. Детский сад. Двадцать с чем-то, крутые гангстерские морды и обязательные татуировки. Имени женщины на плече было недостаточно, нет, обязательно нужны черепа и слезы, желательно поперек лица, хотя бы на всю шею, и, естественно, что-нибудь на пальцах, LOVE-HATE, KILL-FUCK. Поначалу Салем просто игнорировал албанцев, так он поступал со всеми первоходками здесь, с теми, кто должен был сидеть меньше десяти. Но потом они сорвались на нескольких парней в кульверте. Избили их до полусмерти кулаками и банками с тунцом в носках, забрали под контроль душевые, кухню, и теперь они просто вынуждены поставить новичков на место.

Пламя.

Внутри все крутило.

Щекотало от пальцев ног и наверх к паху.

Он не спал уже много дней.

Эти идиоты могли бы от многого защитить себя, если бы просто в свое время смотрели телевизор. Если бы знали, кто он такой. Многого можно было бы избежать. Тогда, может, они бы и дожили до тридцати. Безусловно, они этого не делали. Во многом потому, что не знали норвежского, но в большей степени, вероятно, потому, что в 2006, когда случилось худшее для Салема, этой шпане было всего по тринадцать-четырнадцать лет. Он ощутил, как рот растягивается в улыбке, и ему пришлось приложить усилия, чтобы сохранить холодную голову.

О, как приятно это будет.

Языки пламени.

Наконец-то.

Ему стало трудно дышать.

Салема разбудил скрипучий звук почтовой тележки, и в коридоре появился улыбающийся Маффинс. Татуированный тренделагец[15], сидевший, как и большинство молодежи здесь, за наркотики, насилие, а часто за то и другое вместе.

– Это мне? – удивленно сказал Салем, посмотрев на пакет, который передал ему Маффинс.

– Ага, – улыбнулся тренделагец, поковырявшись в зубах грязным пальцем. – Завел подружку?

– Что-то не припоминаю, – ухмыльнулся Салем в ответ и почувствовал нарастающее любопытство.

Сколько он помнил, он ни разу не получал ничего с воли.

Пакет был, естественно, вскрыт, но Салем не видел, что внутри. Его снова запечатали и надписали, как обычно, «ПРОВЕРЕНО», корявыми буквами на коричневой бумаге.

– Они там хорошенько почесали головы на охране, – усмехнулся Маффинс, оглядевшись вокруг.

– Да?

– Хе-хе, да, долго перетирали, отдавать ли посылку тебе.

– Вот как, а что же это?

– Ну, ты что, думаешь, они позволят мне посмотреть? Я только доставляю. Кстати, мы в деле?

Последнее он прошептал сжатыми губами, оглядываясь за плечо. Не то чтобы в этом была необходимость. В этой части охранники бывали редко: только чтобы что-то запереть, или отпереть, или выпустить кого-нибудь в сортир после отбоя. Ресурсы королевства использовались в других местах. Здесь все было свободно.

Это положение устроило Салема как нельзя лучше.

Они должны покончить с албанцами немедля.

Время пришло.

Языки пламени лижут кожу.

– Да, конечно, – кивнул Салем, не отводя глаз от пакета.

– После обеда? В кульверте?

– Ага, пацаны играют в баскетбол до часу. После этого возьмем их.

– Пам-парам, вот повеселимся! Насколько далеко зайдем? Придется в карцер?

Салем строго посмотрел на юного тренделагца.

– До конца, конечно.

– Черт, Юн, мне осталось всего шестнадцать месяцев, я не могу взять на себя убийство, ты же понимаешь?

– А кто сказал, что тебе придется?

Молодой наркоторговец выпучил глаза.

– Ты сделаешь?

– Вы следите, я делаю.

– Король, – усмехнулся Маффинс, подняв руку в жесте, напоминающем «дай пять» или другой идиотский молодежный жест, но Салем не ответил на него.

– Максимум попадете на пару дней в карцер.

– Это мы выдержим, не парься.

Издалека раздались нетерпеливые выкрики:

– Твою мать, Маффинс, вы там что, женитесь? Хватит тормозить!