– Надо было спросить ее насчет Матвеева и этой девицы. Не мог же я завалить к ней домой и спросить, что она думает о произошедшем? А знать я должен был, вот и пустил подружку в расход, чтоб потом не болтала. Так было нужно, тут ничего личного.

– Напарник где?

– А напарника пришлось убрать… Как они в Новгород двинули, он решил, что обойдется без меня и делиться не придется, но я оказался проворнее. Без него вполне справился, что там с ними справляться, двое недотеп…

Голос допрашиваемого затих. Олешко снял с него кандалы, аккуратно положил тело на каталку и отвез в соседнее помещение. Завернув его в полиэтилен, он погрузил тело в машину, аккуратно выехал из-под каменного свода и поехал в сторону города. Питер серой массой надвигался на него, и Паша Олешко ехал туда, потому что там был его дом. И его друзья.

* * *

Матвееву наложили гипс на сломанную руку и отвезли к родителям. Он устал, был расстроен, ему очень нужно в больницу к Сашке Панфилову – но он ехал домой к родителям, потому что больше нигде не будет чувствовать себя спокойно и в безопасности.

– Лера!

– Максим, как ты? Где Ника?

– Все в порядке, Ника с Булатовым, приедут завтра. Как он?..

– Пока жив, но…

– Лера, Саша будет жив, вот посмотришь. Сама-то ты как?

– Жива. А вот Саша…

– Перестань. Просто поверь мне: Панфилов выживет, я еще на вашей свадьбе погуляю.

– Что?..

– Только не говори мне, что собираешься ему отказать, когда он притащит тебе букет и кольцо с бриллиантом, а он собирался это сделать.

– Но…

– Лера, ты, если что, звони мне. И себя побереги.

Матвеев откинулся на подушки и закрыл глаза. Тупо ноет рука, болит разорванная кожа на ноге – рану обработали и забинтовали. И тяжелое беспокойство ворочается в голове: надо позвонить Димке, узнать, как они там. И в школу сын ходит в Александровске, а каково ему так менять свою жизнь? Правда, он очень подружился с ребятами, они его опекают как младшего, а именно этого Димке как раз и не хватало.

– Максим, нужно выпить бульончик.

Мать принесла чашку с бульоном и поставила на столик.

– Сможешь сам?

– Конечно. Спасибо, мама.

– Давай, выпей – и спать. Утро вечера мудренее, сынок.

Ее рука гладит его волосы, совсем как в детстве, и ему тепло и спокойно в этой комнате на своей старой кровати.

– Ты не волнуйся, мам. Все образуется.

– Конечно. Но страшно-то все равно, Максимушка.

Матвеев вздохнул – он ничего не может поделать, ему нечем ее утешить, потому что его жизнь полетела псу под хвост, и он не знает, как увязать разрозненные нити, фрагменты прошлого и настоящего, а еще он беспокоится за Нику, за Панфилова, за детей и за Лерку, которая вместо того, чтобы лежать и выздоравливать в абсолютном покое, примчалась сюда.

Выпив бульон, Макс засыпает, а мать все сидит рядом и смотрит на него. Она знает, что скоро им придется расстаться – но то время, что осталось, ей хочется быть со своим сыном. И она сейчас почти счастлива: он спит в своей постели, дома, и завтра она встанет пораньше и приготовит целую гору его любимых котлет. И печенья напечет, и они с отцом сядут и будут ждать, когда сын проснется, чтобы вместе позавтракать, и можно будет забыть на время, что где-то есть невидимый и страшный враг, желающий погубить их ребенка.

Мать поправляет одеяло, осторожно целует спящего сына, забирает чашку и выходит. Завтра тоже будет день, возможно, даже лучше этого.

* * *

Валерия критично смотрит на себя в зеркало – у Панфилова в ванной чистое и большое зеркало и освещение не хуже. Валерия с тоской смотрит на свои едва отросшие волосы – в больнице перед операцией их безжалостно сбрили, и теперь они отрастают очень неравномерно.

– Тиф прошел, а я осталась.

Как-то само собой так вышло, что поселил ее Олешко в квартире Панфилова. Валерия внимательно изучила все комнаты, безжизненную кухню и пришла к выводу, что Саша приходил сюда только спать и мыться. Вот гардеробная выглядит обжитой – Валерия фыркнула, глядя на ряды костюмов, рубашек, коробок с обувью и прочим добром.

– Надо же, какой шмоточник.

Валерия старается не думать о том, что хозяин может не вернуться в эту квартиру. Она запретила себе думать об этом.

Тот день, когда она впервые увидела Панфилова в своей палате, стал точкой отсчета в их странных отношениях: казалось, Саша больше внимания уделяет ее дочери, по-отечески заботясь о ней, и ее, Валерию, воспринимает просто как довесок к девочке. И Ирка заметно тянулась к нему, и искала у него защиты, и сразу стала чуть менее взрослой и самостоятельной. Панфилов всячески баловал Ирку, и они приходили вдвоем к ней в больницу, свежие и веселые с мороза, приносили ей цветы, фрукты, пирожные. Дочь демонстрировала фотографии подросшего Буча, а Панфилов больше молчал, исподтишка зыркая на нее своими серыми глазами, а Лера страшно смущалась, понимая, что выглядит не самым лучшим образом, но его молчание много значило для нее. Для них обоих. Когда Панфилов уехал в Питер, сославшись на дела, Валерия совсем было решила, что он отступил, испугался. Но вечером раздался звонок, и знакомый глуховатый голос произнес:

– Привет.

И все как-то сразу встало на свои места, Валерия стала прикидывать, как сделать так, чтобы максимально упростить все грядущие изменения, и звонок от Паши Олешко был как кирпич с крыши – Валерия пошатнулась и упала на диван. До нее не сразу дошло, что Саша жив, что он борется и сейчас прилетит Семеныч, только билось в голове: стреляли… в грудь… через окно… снайпер…

И безжизненное лицо Панфилова в боксе реанимации. И Семеныч, непривычно ласковый.

А теперь – вот эта квартира, слишком большая и совершенно не обжитая.

– Лера, ты как? – Семеныч громко сопит в трубку, он устал и раздражен. – Голова не болит?

– Есть немного. Как?..

– Жив пока. Лера, ты таблетки, что я дал, прими и спать ложись. Оттого, что ты свалишься в соседний с ним бокс, ему легче не станет.

– А от чего – станет?

– Прекрати истерику. Все идет своим чередом. Не скажу, что картина радужная, но что ты хотела, он выкуривал в день по две пачки сигарет! А тут такое ранение. Это счастье еще, что стеклопакет толстый, притормозил пулю и позволил удержать ей форму – она не распалась на фрагменты, достали ее такой, как была, но ты должна понимать, что дальше все в воле Божьей. Прими таблетки и ложись спать.

– А ты, Семеныч, где остановился?

– А я в больнице дежурю, они тут используют меня по назначению на всю катушку. Вот, иду оперировать, ребенок упал с высоты. Надеюсь, вытащим. Все, Лера, некогда мне, но, если с головой станет хуже, сразу же звони.