Сам Русанов в сопровождении Вылки и двух моряков из экипажа «Солунского», управлявших шлюпкой, отправлялся «вдогон» судну по направлению к Архангельской губе, чтобы детально изучить слагающие породы побережья, весьма схематично нанесенного на карту. Буквально за каждым поворотом берега возникало что-то новое, порой неожиданное, не отраженное на карте. Севернее залива Норденшельда с одноименным ледником оказался еще один грандиозный залив, перегороженный поперек отвесным голубым фронтом столь же огромного ледника, сливавшегося у побережья из двух обширных потоков, с истоками на обширном ледниковом щите в центре Северного острова. Сливаясь, оба потока образовали в отвесном чистом фронте вертикальную черную полосу морены, которую было видно с моря на большом расстоянии. Этот новый залив и ледник были названы в честь Вилькицкого-старше-го, начальника Главного гидрографического управления. Внимание Русанова привлекла здесь необычная ледовая обстановка, поскольку поля морского льда совершенно отсутствовали; кругом в поле зрения плавали одни только зеленые, синие и белые айсберги самых разнообразных и фантастических очертаний, которые на третий день пребывания в новом заливе сильным ветром с ледника выгнало в открытое море, и теперь можно было продолжать свой путь без помех. Дополнительные впечатления были получены на шумном птичьем базаре, где от беспрерывного мелькания пернатых кругом шла голова. К удивлению даже Вылки, здесь были обнаружены гнездовья глупышей — единственного представителя трубконосых в северном полушарии из благородного семейства аристократов Мирового океана, ближайших родичей альбатросов. Русанов, хотя это находилось в стороне от его непосредственных интересов, отметил «буйную» для этих мест растительность на участках, сдобренных птичьим пометом, и даже задумался о перспективах вывоза здешнего гуано на Большую Землю. Помимо впечатлений здесь путники настреляли кайр как для себя, так и для экипажа «Дмитрия Солунского». Хотя такая дичь не относится к гастрономическим деликатесам, в экспедиционных условиях она вполне способна удовлетворить запросы проголодавшегося маршрутника, отшагавшего по горам и бездорожью не один десяток километров, или моряка, соскучившегося по «свежатине» после бесконечной соленой трески сурового поморского засола. Можно смело утверждать, что такое вмешательство в эволюцию природной среды полярного архипелага не привело к нарушению естественного баланса и тем более не сказалось на будущем новоземельской природы.

Каждый новый день приносил что-то свое, неповторимое. 13 августа на карту были положены новые заливы с одноименными ледниками Кривошеина и Жан, названные так в честь управляющего Главного управления земледелия и землеустройства Александра Васильевича Кривошеина и женщины, которую в письме к родным через полгода он назовет своей будущей женой. Речь идет о Жюльетте Жан Соссин, его сокурснице по учебе в Сорбонне. Не повезло последнему топониму — он продержался на картах много десятилетий, а потом какой-то большой начальник, хотя и не столь известный, как Русанов (и, отметим, с меньшими заслугами перед Россией), смотрел-смотрел на карту и распорядился: переименовать бухту Жан в бухту Беспокойную — быть посему! И переименовал, вероятно, не представляя, с кем тягается, покушаясь на право первооткрывателя. Хочется думать, что однажды справедливость будет восстановлена. Природная обстановка с тех пор изменилась здесь настолько, что в результате отступания ледника Кривошеина образовался самостоятельный остров [2], в который во времена Русанова этот ледник упирался. Сейчас у этого острова свое название, но за проливом имеет смысл сохранить имя избранницы Русанова — она вполне достойна этого.

В процессе плавания определился общий характер побережья — сплошные горные цепи, прорезанные поперечными долинами, по которым к морю спускались выводные языки ледникового покрова, распластавшегося за горами в центре острова.

На расстоянии ничего не говорило о присутствии человека, хотя безжизненными эти места назвать было нельзя. Со скальных обрывов доносился гомон птичьих базаров, нередко у самого борта возникали круглые лоснящиеся морды любопытствующих тюленей, реже моржей. Когда шлюпка входила в очередной залив, от его верховий тянуло ветерком, иногда сильным — это были первые признаки затаившегося до поры до времени знаменитого стока, непредсказуемого и свирепого, способного отправить ко дну самых отважных смельчаков в считаные минуты.

Хотя в целом плавание проходило вполне благополучно, за таким развитием событий стояло длительное нервное напряжение, в первую очередь у самого Русанова, отвечавшего за исход задуманного предприятия. Предвидение в большом и малом — вот от чего зависел исход дела, тогда как за всем уследить практически невозможно. Слегка расслабились на траверсе ледника Кривошеина, доверившись обманчивой тишине и солнечному теплу, такому редкому в здешних широтах — и вот результат… «В то время как проходили мимо огромного ледника, от него отвалилась огромная ледяная скала и упала в море. Оттуда поднялось облако водяной пыли, далеко раскатился гром и понеслись большие концентрические волны» (1945, с. 143) — урок на будущее.

Погода на Новой Земле на редкость переменчивая. «Холодный, пронизывающий ветер дул все сильнее и сильнее. Все кутались, как могли, но все же было очень холодно, особенно ногам. Так плыли почти всю ночь. Иногда приходилось проходить между стаями причудливых льдин, оторвавшихся от соседних ледников. Раз засмотревшийся рулевой не заметил, как шлюпка под надутым свежим ветром парусом подлетела к одной такой льдине… Долго и тщетно искали удобной, спокойной бухточки, но повсюду у берегов пенилась большая океанская волна. Наконец дошли до южного входа в Архангельскую губу и высадились на берегу, покрытом крупной галькой и обставленном феерическими желтыми скалами» (там же). Предстояла скорая встреча с судном, игравшим в этой экспедиции роль плавучей базы, людьми, остававшимися на борту «Дмитрия Солунского», а затем и отрядом Кругловского, о работе которого Русанов ничего не знал просто из-за отсутствия связи.

В ожидании встречи экипаж шлюпки не терял времени даром, тем более что погода порой вносила непредусмотренные коррективы, не всегда одни только приятные. Солнце с утра 20 августа нагрело воздух до 19 градусов, и люди даже выкупались в море, несмотря на то, что температура морской воды была на 13 градусов ниже, и, освежившись, отправились в маршрут, который привел их к очередной норвежской хижине, на этот раз без запасов продовольствия или заготовленной промысловой добычи. На следующий день уже в полевом лагере у вытащенной на берег шлюпки их застал сток, живописно описанный на страницах отчета:

«Сильный юго-восточный ветер заставил Русанова проснуться и как раз вовремя. Масса разбросанных около палатки вещей при усиленном содействии ветра имела преступное намерение броситься в море. Ободранные накануне шкурки гагарок уже неслись по волнам, туда же устремилась и круглая шапка Вылки, но в самый последний момент ее перехватил проснувшийся матрос. Русанов едва смог удержать свои одеяла, но зато упустил чулки. Палатку рвало во все стороны, так что пришлось убрать ее. Наконец все было поспешно упаковано, так что озлившемуся ветру оставалось только одно — бросать в лицо мелкие камешки…