3 сентября «Дмитрий Солунский» осторожно направился к югу по узкому каналу чистой воды, причем кромка льда по левому борту, то приближаясь, то удаляясь, находилась все время в пределах видимости. Оставался даже некоторый простор для маневра, поскольку пространство открытой воды порой достигало нескольких километров. Таким образом, вынужденное решение оказалось все же верным. Правда, у выдающихся мысов, а их на пути до залива Течений встречалось немало, лед порой вплотную подходил к берегу и тогда приходилось не однажды испытать прочность корабельных бортов. Хуже было другое — за заливом Течений положение берега на картах было нанесено пунктиром, что уж тут говорить о глубинах…

Характер побережья здесь был совсем иной, чем на пути к мысу Желания. Вместо гор лишь террасированные участки каменистого плато полого поднимались в глубь острова, словно нарубленные на куски выводными языками ледникового покрова, спускавшегося из центральной части острова. При отсутствии гор огромный ледниковый покров на обширном пространстве доступен был взгляду, представ белым загадочным сфинксом перед участниками плавания во всем своем величии, хотя человеческий глаз не мог охватить его целиком. Редкие выходы коренных пород и отдельные морены лишь подчеркивали общую монотонность сурового полярного ландшафта. Казалось, жизнь оставила эти забытые Богом и людьми места, от созерцания которых веяло холодом и смертельной угрозой. Для исследователя невольно вставал вопрос: как его описать, какие его характеристики можно получить сейчас, а что отложить на будущее, как он связан с уже знакомыми частями Новой Земли? Ответить на эти вопросы сейчас было невозможно. В отличие от западного побережья, проявлений жизни здесь было меньше, даже ветер задувал реже и сумрачная холодная погода не торопилась меняться. И органическая жизнь, и природный процесс проходили здесь в странном замедленном темпе, словно в летаргическом сне. Чтобы преодолеть это нававждение, люди выкладывались на износ, не жалея сил.

Документы подверждают самоотверженность участников этого плавания. «Нельзя не отметить той стойкости, хладнокровия и неослабной бдительности, которую обнаружил капитан Г. И. Поспелов во время пребывания “Дмитрия Солунского’'’ во льдах. Без сна, без отдыха по целым суткам стоял он в бочке, привязанной к вершине мачты… Капитану Г. И. Поспелову экспедиция обязана тем, что судно не только не было затерто льдами, но и возвратилось, не потерпев серьезной аварии» (1945, с. 132). Воспоминания Вылки подтверждают поведение руководства: «Владимир Русанов круглые сутки не спал, все стоял на носу судна, а капитан Поспелов находился на мачте, высматривая разводья среди льдов» (Казаков, 1983, с. 160). Не менее напряженно вкалывали механики в машинном отделении и палубная команда, реагируя на малейшие изменения ледовой обстановки.

Так продолжалось до 6 сентября, пока на подходах к острову Пахтусова судно буквально не уперлось в неподвижный припай с многочисленными айсбергами, сохранившийся еще с прошлой зимы. Тем самым наши моряки и участники экспедиции оказались в знакомых водах, где люди из экспедиции П. К. Пахтусова побывали еще в 1835 году. При всей сложности обстановки это был несомненный успех, с одной стороны, а с другой — участники трехдневной гонки могли позволить себе отдохнуть и поразмыслить над своими научными достижениями, которых оказалось не так мало уже по той причине, что русское судно (первое научное!) оказалось в этих ледовитых водах впервые после легендарного помора Саввы Лошкина полтора века спустя.

Характер побережья к этому времени изменился, оно стало больше напоминать горными вершинами и глубоко вторгающимися в глубь суши заливами-фиордами знакомый запад Новой Земли. Даже льда на суше поубавилось — частично его заслонили горы, и концы выводных языков как-то осторожно прятались в кутах заливов, высылая навстречу маленькому судну своих разведчиков — глыбы сапфировых айсбергов, местами прикрытых свежим снежком.

Для читателя отметим, что ледовая обстановка по пути плавания «Дмитрия Солунского» оказалась удивительно близкой к средним показателям с современной точки зрения. Разумеется, участники плавания 1910 года воспринимали ее иначе, поскольку они были первыми, и каждый шаг вперед вел их к неизвестности, несмотря на уверения их предводителя, действия которого не всегда казались им оправданными. Все-таки полярники обыкновенные люди со своими слабостями, которые им чаще других приходится преодолевать-а это тяжело давалось во все времена… На этот раз ледовая обстановка не создавала серьезной угрозы зимовке, хотя опасения такого рода, видимо, все же присутствовали. Так, И. К. Вылка в своих более поздних воспоминаниях писал, что «команда “Солунского” очень боялась зазимовать, боялась, что нас унесет на Северный полюс» (Казаков, 1983, с. 160). Однако такого страшного опыта в то время еще не было — наоборот, несколько известных случаев дрейфа имели вполне благополучное завершение. Воспоминания Вылки были написаны значительно позже, когда стала известна трагическая судьба экипажа шхуны «Святая Анна», которая в 1912–1914 годах в процессе вынужденного дрейфа была унесена из Карского моря в Центральный Арктический бассейн. Сам Русанов лишь однажды упоминает о зимовке, причем с «голодом ввиду недостатка съестных припасов и с неизбежною при таких условиях страшною цингою» (1945, с. 152), но не в момент наибольшей опасности, а уже при ее завершении. Если же учесть, что охота даже при коротких высадках на берег оказалась достаточно богатой (за первую неделю сентября было, как выражаются поморы, «упромышлено» три оленя и медведь), опасность голода и цинги даже при самом неблагоприятном развитии событий выглядит минимальной.

Остановимся на достижениях экспедиции в Карском море. Убедительных результатов в пользу Гольфстрима получено не было, его признаки были установлены уже советскими экспедициями десять — пятнадцать лет спустя, которые доказали, что тяжелая вода из Атлантики у северных пределов

Новой Земли погружается на глубину, а на поверхности остаются более легкие и менее соленые воды, распресненные поступлениями из Оби и Енисея. Что касается ледовой обстановки, в самом главном Русанов оказался прав, но механизм образования открытых акваторий на севере Карского моря, как было установлено со временем, оказался иным и определяется северными ветрами, отгоняющими лед к югу, который при этом буквально затыкает пробками проливы к югу от Новой Земли — Карские Ворота и Югорский Шар. Но, несомненно, Русанов внес свою большую долю в этот сложный научный поиск, ибо с его подачи уже другие, в первую очередь такие полярные корифеи, как В. Ю. Визе, Н. Н. Зубов, Г. Я. Вангенгейм или Б. Л. Дзердзеевский и другие основоположники создания теории ледового и погодного прогноза для полярных трасс, оказались на верном пути, не говоря о первой «Лоции Новой Земли и Карского моря» Н. Н. Евгенова, опубликованной в 1930 году, куда русанов-ские материалы включались с соответствующими ссылками, порой даже без изменений. Вообще, для наблюдений Русанова, полученных в этой экспедиции, характерна долгая жизнь в науке — в большом объеме они использовались, например, в капитальном труде А. П. Шумского «Оледенение Советской Арктики», особенно в «новоземельском» разделе, увидевшем свет в 1949 году, то есть спустя почти сорок лет после гибели исследователя. Немногие из наших современников могут похвастаться подобным научным «долголетием» даже не идей (увы, они быстро стареют), а результатов наблюдений, что для Русанова показательно само по себе.