— Вера… Кто бы мог подумать?! — воскликнула взволнованная Зоя. — И что, кто тебе открыл дверь?

— Во-первых, я не увидела рядом с домом машину Максима. Это Вера ставила свою новую машину в гараж, а Максим парковал обычно на своем месте рядом с крыльцом. Из этого я сделала вывод, что его дома нет. И я поднялась.

— Что ты чувствовала?

— Не знаю… Это трудно передать словами. Это было сильное чувство, продиктованное инстинктом самосохранения. Я хотела жить. Очень хотела. Мне казалось чудовищной несправедливостью, что такая стерва, как Вера, будет жить и наслаждаться всеми благами и продолжать обманывать Максима, а я, которой и так досталось в жизни, умру…

— И ты убила ее?

— Я поднялась, позвонила и отошла в сторону. Я загадала: если Вера откроет, то случится то, что должно случиться. Если же не откроет, то я дождусь Максима и стану рассказывать ему про Веру прямо в ее присутствии, в красках…

— Она, конечно, открыла… — Зоя схватилась за голову.

— Да, открыла. Она не сразу поняла, что произошло. Я же была в мужском пальто, с поднятым воротником. На ногах — больничные тапки. Волосы растрепаны, лицо — краше кладут в гроб. Я оттолкнула ее и вошла. Когда она через мгновение поняла, что произошло, она вся съежилась, а лицо ее позеленело… «Это ты? — спросила она, не веря своим глазам. — Сука!» Она сначала как-то обмякла, видимо, ноги не держали ее… Знаешь, она была такая холеная, в роскошной пижаме, от нее пахло какими-то кремами или духами… А я, по ее расчетам, уже давно должна была кормить червей! Я достала из кармана нож и, зажмурившись, ударила ее в грудь. Она вскрикнула и повалилась на меня… Она лежала лицом вниз у моих ног, а я стояла и не понимала, что я сделала… Потом очнулась, пошла на кухню, отмотала бумажное полотенце, завернула в него нож и сунула в карман. Вернулась в прихожую, пощупала пульс — его уже не было. Я перевернула ее, положила палец на сонную артерию… Словом, убедилась, что она мертва. Теперь важным было не допустить того, чтобы в убийстве жены обвинили Максима. Я не знаю, где взяла столько силы, но сначала выдернула из-под тела коврик, успевший слегка напитаться ее кровью, сунула за пазуху. Потом подняла Веру — она показалась мне тяжелой, как чугунная плита! — взвалила на себя, на плечи, как большую тряпичную куклу, и вместе с ней вышла из квартиры. Ногой помогла себе захлопнуть дверь. Я понимала, что меня могут увидеть, все понимала, поэтому и не вызвала лифт… Спускалась по лестнице долго. На некоторых этажах было темно, лампочки перегорели. Вынесла я ее, открыла багажник, уложила туда труп и спокойно выехала со двора. Когда въехала в арку, навстречу мне, ослепляя фарами, двигалась на малой скорости машина, и вот когда мы разминулись, я оглянулась и поняла, что это вернулся Максим. Я успела! Мне так хотелось, чтобы он ничего не заметил… Ни капель крови на лестнице, ничего…

Зоя слушала ее с застывшей на лице маской страдания.

— …Я отвезла ее подальше от города, просто мчалась на машине, стараясь избегать тех мест, где по ночам можно встретить полицейских. — Рассказывая, Марина смотрела куда-то в пространство, словно снова переживая свой стремительный кошмар. Речь ее была взволнованной, торопливой, как будто бы она хотела успеть рассказать все до того, как ее прервут. — Так я оказалась на какой-то железнодорожной станции. На пустынном месте, возле темной, спящей деревни я выложила это неимоверно тяжелое тело на землю, отряхнулась, села в машину и поехала обратно, в город. По дороге разбросала в разных местах по канавам: нож, коврик из квартиры Караваевых; в лесу спрятала в кустах испачканное кровью покрывало из багажника машины Дворкина. Я не хотела его подставлять. И меня всю эту ночь не покидало чувство какого-то страшного полета, у меня постоянно кружилась голова. И что еще придавало мне силы, так это то, что мне удивительным образом везло во всем! Меня никто и нигде не остановил, никто не увидел, словно вся вселенная помогала мне… Я стала для всех невидимой. Я совершила казнь с такой легкостью, словно у меня за спиной был мой ангел-хранитель.

Под утро я вернулась в больницу. В ординаторской повесила на место пальто Дворкина. Потом, заметив, что оно в области груди испачкано кровью, достала из стеклянного шкафчика вату, смочила ее спиртом и принялась очищать… На это у меня ушла большая упаковка ваты, которую я потом завернула в газету и выбросила в мусорный контейнер в туалете на третьем этаже…

— Марина, ты и правда действовала, как сом — намбула! Тебя же могли застать за этим занятием.

— Нет, не могли. Я бы услышала шаги по коридору. Но было очень тихо. Я чистила, чистила, потом промокала салфетками… Словом, сделала все, что могла. Если у него что-то и осталось, то на темно-коричневой замше можно было различить лишь большое влажное пятно, сильно пахнущее спиртом. Но и оно могло к утру высохнуть. Я вернулась в палату и легла. Я еще тогда не осознавала, что я сделала, но спала первый раз за все эти часы, прошедшие после операции, крепко. Я знала, что теперь-то меня убивать некому. Что я останусь жить. А еще я откуда-то знала, что поступила правильно. Да, я убила человека, но зато осталась жива. Что скажешь, Зоя? Теперь тебе страшно оставаться со мной, ведь я стала убийцей.

— Нет. Не страшно. А что за история с Масловым?

— Думаю, он шантажировал ее прошлым, возможно, он был ее клиентом…

Слышно было, как посапывает во сне маленькая Маша. За окном опускалось солнце, и его лучи позолотили сидящих за длинным столом на террасе мужчин. Они чему-то громко смеялись, а Вик так просто хохотал до слез. «…а я-то думал, что сбил человека, — задыхаясь от смеха, рассказывал друзьям Саша Тихий, он выпил и находился в состоянии приятной расслабленности. — …а на самом-то деле я сбил корову, которая потерялась и блуждала в тумане… Причем сбил не насмерть, ее нашли утром живую и относительно здоровую, неподалеку от деревни… Вы представляете себе, какое я испытал облегчение, когда мне стало известно об этом?!»

Марина, которая тоже услышала это, вздохнула, глядя в окно на мужа:

— Он так переживал, что сбил человека… А я убила Веру. И мне теперь всю жизнь жить с этим…

— Пусть эта твоя тайна останется здесь, в этой комнате, — прошептала Зоя, обнимая подругу.

И никто не знал, что в эту минуту творилось у нее в душе.