— Официально он называется моим мастером, — поправил я. — Я дал ученическую клятву и вступил в сообщество.

Во рту пересохло так, что язык стал неповоротливым и шершавым, словно я целую ночь проспал с открытым ртом.

— Ну что тут можно сказать, — пожала плечами Тайберн. — Я понимаю, что это против традиций и не соответствует национальному характеру, — но неужели вам не хочется, чтобы все это было как-то лучше организовано? Серьезнее, что ли? Так ли уж смертельно опасно создание, например, официальной ветви власти, курирующей сверхъестественное?

— То есть Министерства магии? — переспросил я.

— Очень смешно.

Почему, думал я, она не предлагает мне выпить чаю? Я принес ей букет цветов и мог рассчитывать на ответную любезность в виде чашки чая или кружки пива. Или просто стакана воды. Я откашлялся, но это почему-то получилось у меня с трудом. Мой взгляд упал на фонтан, на воду, струящуюся в каменном бассейне.

— Вам нравится? — спросила Тайберн. — Бассейн — довольно грубая имитация работ итальянских мастеров. Семнадцатый век. Но сама статуя была найдена в земле во время постройки станции «Свисс Коттедж». — Она провела ладонью по щеке нимфы. — Мрамор бельгийский, хотя археологи уверяют меня, что он был добыт где-то здесь, неподалеку.

Я не мог понять, почему мне не хочется выпить воды из фонтана. Я частенько пил воду, когда не было пива, кофе или диетической колы. Пил ее из бутылок, а то и из-под крана. В детстве я вообще пил воду только из-под крана. Набегавшись во дворе, влетал домой разгоряченный, взмокший, открывал кран и подставлял рот под струю, не потрудившись даже взять стакан. Мама обычно ругалась, застав меня за этим занятием, а папа просто говорил, чтобы я был осторожнее.

— А вдруг оттуда рыбка выскочит? — говорил он. — Проглотишь — и не заметишь.

Папа частенько высказывался в таком духе, и только к семнадцати годам я понял, что он в такие моменты бывал вдрызг упорот.

— Прекратите, — просипел я.

Тайберн очаровательно улыбнулась.

— Что именно прекратить?

Я не имею ничего против алкогольного опьянения. Но на вечеринках рано или поздно наступает момент, когда я начинаю пошатываться и натыкаться на все подряд. И думаю: «Боже, мне это надоело, ну пожалуйста, сделай так, чтобы я снова стал трезвым!» Вот теперь меня точно так же стало раздражать внезапное стремление купить букет роз, явиться с ним в Хэмпстед и пить из незнакомых фонтанов. Я сделал шаг назад — вернее, попытался, потому что мне едва удалось шевельнуть ногой.

Улыбка пропала с лица Тайберн.

— Не хотите выпить немного? — спросила она.

Она зашла слишком далеко и понимала это. Ее воздействие — в чем бы оно ни заключалось — было слишком слабым, чтобы позволить ей действовать столь прямолинейно. И потом, я помнил про рыбку.

— Отличная мысль, — сказал я. — Там через дорогу есть паб. Пойдемте посидим.

— Хитрый ублюдок, — прошипела она. Я не мог поверить, что это она обо мне. Приблизившись, она уставилась мне в глаза. — Ты хочешь пить, я знаю. Пей из фонтана!

Я чувствовал, как меня начинает клонить вниз и вперед, к воде. Это было непроизвольно, как судорога или икота, с той только разницей, что сейчас все мое тело действовало, подчиняясь чужой воле. И это вселяло ужас. Я внезапно осознал, что ни Мама Темза, ни Старый Батюшка даже не пытались управлять мной. И что, захоти они, я бы встал с ног на голову и принялся ходить на ушах. Их сила имела некий предел — или же Мама или Отец Темза по какой-то другой причине до сих пор не явились на Даунинг-стрит диктовать свои условия? Потому что, случись так, люди бы заметили. По крайней мере то, что река стала бы значительно чище.

Должно быть, дело в Найтингейле, подумал я. Он — оплот противостояния человеческого разума сверхъестественным силам. Единственное, что отличает его от любого другого человека, — его магия. Значит, эта магия обеспечивает защиту. Голова работала с трудом, но думать вообще тяжело в тот момент, когда живое воплощение печально знаменитой реки Лондона пытается подчинить вас себе силой мысли.

Я попытался отпрянуть, чтобы выиграть хоть немного времени. Попытка не удалась, однако меня больше не тянуло к фонтану. Найтингейл не успел научить меня блокировать чужую магию, и первым, что пришло мне в голову, были чары «Импелло».

Воссоздать в голове форму оказалось много легче, чем я ожидал, — потом я понял, почему. Воздействие, которое оказывала на меня Тайберн, затронуло только физические инстинкты, поэтому меня и повело. В целом же мозг функционировал как надо.

— «Импелло», — произнес я, пытаясь оторвать статую от постамента и поднять ее в воздух.

Раздался грохот трескающегося мрамора. Широко раскрыв глаза, Тайберн резко обернулась. Как только она отвела взгляд, мне сразу стало легче, и я смог наконец сделать пару шагов назад. Почувствовал, что больше не контролирую форму, и в тот же миг голова статуи разлетелась на мелкие осколки. Один из них попал мне в плечо, другой острым краем оцарапал щеку, а третий, размером с собачку, приземлился у самых моих ног.

Купальня для птиц тоже растрескалась, и вода из нее теперь растекалась по всему патио, словно лужа крови.

Тайберн снова повернулась ко мне. На лбу у нее была царапина, а в сарафане чуть выше бедра зияла прореха — порвало осколком.

Она хранила ледяное молчание — это был очень, очень скверный знак. Я видел такое выражение лица у своей матери — и еще у одной женщины, брата которой только что сбил пьяный водитель. Стараниями прессы люди привыкли думать, что чернокожие женщины все как одна склочные, что они все время скандалят, кричат и возмущаются. А если они не ведут себя бесцеремонно и нагло — значит, либо слишком уважают себя, либо, будучи угнетаемыми, не сдают своих позиций, сокрушаясь на тему «Ну что ж белые с черными никак не поладят». Но если чернокожая женщина ведет себя с вами так, как Тайберн сейчас со мной, если ее губы сжаты в жесткую линию, а лицо бесстрастно, словно маска, — знайте, вы приобрели смертельного врага…

Не стойте рядом с ней и не разговаривайте — поверьте, это плохо кончится. Памятуя об этом, я поспешно двинулся прочь. Взгляд черных глаз Тайберн сверлил мне спину. Как только я оказался в относительной безопасности на дорожке, ведущей в сад, то бросился оттуда со всех ног. Не бежал, конечно, всю дорогу до «Свисс Коттедж», однако перемещался вниз по холму довольно поспешно. У подножия холма был телефон-автомат, в котором я остро нуждался, ибо, когда разносил фонтан, мой мобильный был при мне вместе с батарейкой. Я связался с диспетчером, назвал свой код, и меня переключили на мобильный Лесли. Она спросила, где меня носит, потому что без меня все идет наперекосяк.

— Несчастного слепого мы и сами спасли, — сказала она. Подробности раскрывать отказалась, мотивировав это тем, что «твой шеф сказал, что ты должен был быть здесь вчера». «Здесь» — это, как выяснилось, в Вестминстерском морге. Это меня взбесило. Да, слепого спасли — но какой-то бедолага все равно лишился лица и жизни. Я сказал Лесли, что скоро буду на месте.