Я переоделась у Лорел. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, будто бы я внезапно стала старше ее. Старше и умнее. А она сама ушла куда-то на задний план, будто пряталась в безопасности моей тени, дрожа от страха. Может, именно так Табби чувствовала себя рядом со мной. Может, именно так Табби чувствовала себя рядом с другими.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спрашивает Лорел. – Я о том, что мне нужно пойти с тобой.

– Нет, – я мотаю головой. Мои только что выпрямленные волосы качаются, почти задевая кончиками плечи. – Я должна сделать это одна.

Я сказала Лорел, что иду на встречу с человеком, у которого может быть информация о моей сестре, и я действительно иду на встречу, но все не так просто. Я встречаюсь с человеком, который знал Марка лучше всех, и я намерена вытащить из него правду. Я иду одна, потому что это секрет, который Табби просила меня сохранить, когда тихо и размеренно сказала мне в ухо: «Им следовало бы присмотреться к Кигану. Он любил Марка не так сильно, как все думают».

Киган работает в Stop & Shop. Он сканировал наши покупки не один раз, когда я стояла в очереди с родителями, и моя мама, как обычно, забыла взять многоразовые сумки, которые валялись в багажнике ее машины. Киган вечно выглядит скучающим и всегда запихивает в каждый пакет так много всего, что когда мы добираемся до дома, уголки коробок с хлопьями проделывают в пакетах дырки, а персики выкатываются через них на кухонный стол.

Сегодня я покупаю всего одну вещь – открытку. Витиеватым курсивом на ней написано «СОЖАЛЕЮ О ВАШЕЙ УТРАТЕ». Когда Киган поднимает открытку с конвейерной ленты, он бросает на меня взгляд и, наверное, замечает сходство с Табби, но, может быть, и нет. Может быть, это даже неважно. Красивые девушки для него все на одно лицо.

– Пять долларов девяносто шесть центов, – говорит он, делая вид, что не знает меня. – Карта или наличные?

– Когда у тебя перерыв? – Я пытаюсь сделать голос более глубоким и говорить с придыханием. Что-то меняется в лице Кигана. Я не понимаю парней. Я не понимаю, означает ли это изменение то, что я его заинтересовала, или же ему плевать.

– Эмм, у меня нет перерыва. Но моя смена закончится через полчаса. А что, тебе что-то нужно?

– Я сестра Табби, – говорю я. – Бриджит.

– Да, я знаю. Так что тебе нужно от меня?

– Я хочу поговорить о том, что моя сестра сделала с Марком.

Он смотрит на меня с открытым ртом. Я борюсь с желанием поежиться.

– Ясно, – отвечает он. – Ладно, хорошо. Я сейчас не очень занят. Можем поговорить сейчас.

– Нет, – говорю я. – Мы не можем говорить на людях. Можем мы пойти к тебе домой?

Я задаю ему вопрос, но делаю так, чтобы он звучал как приказ.

Его взгляд падает на вырез моей майки, где бюстгальтер от Victoria’s Secret стягивает мою несуществующую грудь.

– Ладно, хорошо. Если ты не против подождать, пока мы не закроемся.

Я опускаю взгляд на свои коленки. Я всегда их ненавидела, потому что они слишком большие для моих ног. Но, может, Кигану на это плевать. Все, чему родители учили меня, громким эхом раздается у меня в голове. Не разговаривай с незнакомцами. Никогда не ходи на свидания в безлюдные места. Никогда не ходи на свидания, и точка.

– Не против, – говорю я.

Это все ради Табби. Ради ответов. На все остальное мне плевать.

Мне даже не нужно садиться к нему в машину, потому что его дом находится прямо за углом. Квартира Кигана располагается в неказистом маленьком здании без лифта, и я следую за ним вверх по лестнице, а затем по узкому коридору, в котором пахнет заказной едой и кошачьей мочой. Я представляю, как Табби шла этим же путем – возможно, с Марком, а может, и без него – и почему-то уверена, что Табби бы сюда не пошла. Моя сестра сюда бы даже носа не сунула.

Помешанная на мальчишках – именно так мама назвала Табби. Я услышала это накануне вечером, когда мама разговаривала с папой. «Она слишком увлеклась мальчиками и потеряла себя» – это ее точные слова, драматичные и пропитанные слезами. Я знаю, что мама читает все статьи, потому что иногда она оставляет свой компьютер включенным и не закрывает вкладки в браузере. Табби нет дома, и ее собственная мать пытается заменить ее девушкой из этих статей – Синеглазой Убийцей Бойфренда, состоящей из обрезков.

– Извини, у меня тут беспорядок, – говорит Киган, открывая дверь.

Когда мы вдвоем оказываемся внутри, я остро чувствую, что мы остались наедине и что он может сделать со мной все, что угодно, если захочет, и никто не в силах будет ему помешать. В том числе я.

– Да ничего. Ты мою комнату не видел, – говорю я, чувствуя, как горит мое лицо.

– Так что такого о Табби и Марке ты не могла сказать в магазине? Что еще она ему сделала? – Он садится на потертый диван, и я присаживаюсь рядом, нервно постукивая стопами по полу.

Взгляд Кигана продолжает скользить по моим ногам. Как-то Табби сказала: «У тебя лучшие ноги». Я никогда не видела «лучшего» в том, в чем видела его Табби. Я хотела, чтобы мои ноги были сильными и могли бежать. Табби же считала, что «лучшее» заставляет всех на тебя смотреть.

Точно так же, как все смотрят на нее сейчас.

Я неловко ерзаю, после чего выпаливаю заготовленную речь:

– Я думаю, что у нее был кто-то еще и что в тот день Табби планировала расстаться с Марком.

Говорить так о собственной сестре – это предательство, но я и представить не могла, насколько сильно ее подставляю.

Киган слегка встряхивает головой.

– Она сама тебе сказала? И как, она сказала, зовут другого парня?

– Я… Она не сказала.

Меня сбивает с толку то, что он спросил именно «как зовут», а не «сказала ли она, как его зовут». Моя маленькая речь, моя выдумка, прозвучала так, будто бы Кигану доводилось слышать ее раньше.

– А что? Ты знаешь, кто это мог быть?

Он потирает щетину на подбородке.

– Я не знаю, но, наверное, этот козел Бэк. Хочешь чего-нибудь выпить?

Я качаю головой. Киган идет к холодильнику и возвращается с бутылкой пива. По какой-то причине я думаю о Марке и о том, как он все лето, судя по всему, вообще не пил, но во время похода в его крови был алкоголь. Какой же он лицемер. Он хотел, чтобы его голова была затуманена, когда он собирался что-то сделать с моей сестрой.

И мы так никогда и не узнаем, что же он хотел с ней сделать, потому есть лишь один человек, которому известна правда, и он сейчас погребен на Колдклиффском кладбище.

– Я не совсем понимаю, почему ты здесь, Бриджит. Ты довольно ясно дала понять, что думала о Марке в тот день, когда мы ездили на пляж. Мне, наверное, даже не следует вообще с тобой разговаривать. Я буду давать показания на суде твоей сестры.