встречи, не станет сдержанно объяснять, что гулять мы можем только один раз в день с Тихоном, а не сотню…

И ведь никто… никто не понимает, что я тоже хочу! Хочу безумно… Но как мне справиться с огромным морем сомнений, как переплыть его в одиночку? Это то путешествие, в котором нет ни товарищей по несчастью, ни рулевого. Только ты и твои страхи, много страхов… У меня даже мурашки под горячим душем от того, как сильно я боюсь. Повторения прошлой ситуации или возникновения новой, страшной с иной стороны. Очень-очень страшно! И хочется… В то же самое время хочется рискнуть. Я просто не имею права рисковать, потому что у меня — дочь. Как я ее подведу?

* * *

Много времени провожу в душе. Осмеливаюсь выйти, заметив в отражении, что у меня ужасно опухшие глаза. И еще мне идет лавандовый цвет пижамы, выбранной Тихоном.

Перед выходом замираю. В квартире тихо… Сонно…

Выхожу осторожно, по ногам легко скользит прохладой.

Кажется, открыта лоджия на кухне. Да, так и есть открыта лоджия, окно… Тихон сидит на корточках и курит. Дымит…

Заметив меня, приветствует кивком. По глазам вижу, не ждет, что я к нему присоединюсь. Не надеется даже. Я, может быть, уже всю душу ему вынула слезами и сомнениями, и это не в счет того, как он по мне потоптался в прошлом. Не в отместку… Просто часть трусливой меня… до сих пор сильно трусит. В самом важном…

Все-таки выхожу к нему, сев в плетеное кресло возле столика. Тихон мгновенно давит сигарету в пепельнице, полной таких же окурков, и вытягивает ноги вперед. Его пальцы касаются моих щиколоток, подняв босые ступни от прохладной плитки пола. Ставит их к себе на ноги, греет ладонями.

— Ника уснула.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что не воспользовался шикарной возможностью выставить меня в дурном свете. Еще больше расположил бы дочь к себе.

— Глаш… Я так не сделаю. Мне не нужно полцарства. Я хочу себе все королевство… С королевой во главе. Вот только король из меня… — Тихон усмехается. — Как сказала Ника, король цвета какашки.

— Перестань наговаривать на себя. Я так не думаю.

— Правда? А о чем ты думаешь? Ты думаешь обо мне хотя бы иногда? Как о мужчине, который нравился? А? Или все утеряно?

С удивлением смотрю на него. Шутит, что ли? Нет, не шутит. Серьезно смотрит, с сомнениями и отчаянием…

— Ты смотришь на меня временами, с таким страхом, как на чудовище, — выдыхает он. — И меня жутко морозит с этого. Я уже не знаю, что сделать, чтобы ты… Если не простила, то хотя бы позволила быть рядом.

— Угу… Вот только Нике теперь будет мало «просто быть рядом». Представляю, какие концерты меня будут ждать дома! А эти вечно-бесконечные, почему, зачем, когда? Я боюсь, что приму решение ради нее, под давлением, и буду потом сожалеть.

— Не надо. Я поговорил с ней. Объяснил, как мог. Ника должна понять, я в нее верю… Не принимай решение только ради счастья нашего ребенка, Глаша. Не хочу, чтобы ты была рядом со мной только ради ребенка. Мы можем быть родителями, не живя вместе. Но…

Я снова смотрю в его глаза.

— Выбери меня, потому что так хочется тебе самой.

Как же сильно он изменился, повзрослел. Такие сильные и правильные слова, правда в искренности, отшлифованной душевными страданиями.

Почему-то я уверена, не будь этих лет в разлуке, тот самый Тихон из прошлого, которого я знала, не преминул бы воспользоваться тем, что дочь на его стороне, охотно сыграл бы на этом.

Глава 55

Аглая

Я ухожу спать к дочери, по сути, просто сбегаю. Сбегаю от его глаз, наполненных тоской, страстью и ожиданием.

Сбегаю снова и снова…

Потому что еще не готова принять, потому что жду подвоха. Почти ненавижу себя за этот липкий страх, за то, что сердце будто парализованное в груди.

Хочу его так сильно, что потом по ночам плачу, когда остаюсь одна. С трудом выдерживаю напор Ники. Теперь, зная, что у нее есть папа, который ее очень любит и который, говоря ее словами, «идеальный и даже имя не портит», Ника рассказывает всем и всюду о нем.

Дочь светится от счастья, напоминает маленькое солнышко, когда мы встречаемся, а дома… Когда мы дома одни, дочка становится маленькой грозовой тучкой, дуется на меня постоянно, куксится.

Происходит именно то, чего я боялась: теперь Тихон — центр ее мира, а я — помеха. Досадная помеха… Это разрывает мне сердце в клочья настолько, что однажды я понимаю: я не могу забрать ее из садика. Нет, не переживу еще один вечер втроем, где она счастлива и весела, но потом игнорирует меня наедине. Теперь все ее игры — для папы, и секретики — тоже…

Звоню Тихону.

Редко звоню ему сама. Чаще пишу, когда договариваемся о встречах с дочкой.

— Тихон?

— Да.

— Заберешь Нику из садика? Я предупрежу о тебе.

— Да, конечно, заберу. У тебя все хорошо? Голос странный.

Нет, ничего странного. Просто на грани слез, на грани срыва…

Так паршиво чувствовать себя изгоем, изгоем для собственной дочери. Нет, не требую любви взамен всех усилий, которые я вложила для нее и ради нее. Просто хочу тепла… И не получаю его. Ника со всей своей детской непосредственностью и жестокостью показывает то, чего она хочет на самом деле, и я должна… Должна это принять?

Просто я хотела бы выбрать сама. Мне так в душу запали те слова Тихона, просто не передать, насколько. И я бы разобралась в себе потихоньку, я бы… Все…

Если бы меня не торопила дочь. Всего неделя прошла с момента, как она узнала, что Тихон ее отец.

Неделя моего личного ада…

С ее истериками, игнором и демонстративным собиранием детского чемодана…

— Все хорошо. Просто работы много.

— За тобой приехать позднее? — предлагает мягко.

— Нет, не надо. Я сама. Если успею… А если честно, я хотела попросить тебя… Чтобы ты взял ее с ночевкой.

За эту неделю мы ночевали у Тихона трижды, она была просто ангелом, но всегда требовала и его присутствия. Так что он точно в курсе, как ее искупать, накормить, переодеть и уложить…

Справится.

Уверена в нем.

Тихон точно справится.

Это я что-то… не справляюсь.

— Хорошо. А ты во сколько будешь?

— Не знаю. Сегодня… Не знаю. Не приеду, наверное. Завал с заказами. Заканчиваю кое-что срочное.

— Хорошо. Позвони, как закончишь?