Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она почувствовала, как его руки касаются её плеч.
— У вас просто-напросто нет никакого выбора, наследница Фен.
Лаошу Айминь смотрела на Веймина и Сюин, и глубокая обида терзала её сердце. Почему... Почему он ничего не понимал?! Она столько сил приложила, чтобы дать ему вырваться из всего этого! Отринуть борьбу за трон, отринуть человека, что играл жизнями собственных детей. Просто жить счастливой жизнью с женщиной, что любила его больше, чем кто бы то ни было во всех Трех Мирах!
А он этого не понимал. Глупый, глупый Веймин! Он так держался за Мандат Неба, за свой якобы долг! Так держался, что не понимал, что все, что она делала, она делала для него.
Любимый, любимый Веймин...
Айминь так долго мечтала о счастье с любимым. Так часто представляла, как они поселятся в тихом домике на восточном побережье. Вдали от политики, от всех игр заклинателей, от борьбы за трон. Он будет удить рыбу, а она прясть — и каждый день ждать его дома у теплого очага.
Почему он не ценил этого?!
Возможно, она смогла бы смириться с судьбой принцессы. Возможно, ждать его во дворце из военных походов было бы не так уж плохо. Ведь главное — быть с любимым, разве не так?
Но даже эту мечту он растоптал, жестокий, жестокий Веймин. Айминь слушала, как он заявлял наследнице Фен о намерении взять её в жены, и ненависть сжигала её изнутри.
Ненависть к Сюин.
Ненависть к Веймину.
Она готова была отдать ему все — ради одного благосклонного взгляда. Но даже этот взгляд получала не она, а другая! Та, кто в жизни ничего не отдавала, а только ждала, что мужчины будут завоевывать её.
И ведь завоевывали. Веймин. Лиминь. Даже советник Чонглин, и тот...
Что они все в ней нашли?
Почти что помимо воли пальцы начали скручивать нить. Выходила эта нить тонкой и изящной. Безупречной.
Такой безупречной, как никогда не получалось у Лаошу Айминь, по словам наставников всегда имевшей «проблемы с концентрацией». Но сейчас родовое заклятье, по легенде созданное самой Мышиной Царицей, выплеталось будто само собой.
— Ты будешь моим, — прошептала она.
Ненавистный Веймин.
Любимый Веймин.
Глава 11. Пепел
Шестиметровый поток багряно-красного пламени изливался к небесам подобно фонтану, и казалось, то же самое пламя отражается в алых глазах наследного принца. Взгляд молодого Шэнь Цзиньлуна выдавал безумный, экстатический восторг; крики тридцати пяти человек, сжигаемых заживо перед воротами дворца Яньву, волной мурашек проходились по его коже, дразня, лаская и возбуждая. С правого бока прижималась к нему прекрасная наложница Даджи, только и ожидая знака, дабы продолжить празднование тридцатипятилетия принца за закрытыми дверями.
Но прежде — досмотреть представление до конца.
— Его Величество здесь!
Мигом поднялась суматоха, и даже именинник немного протрезвел. Редко когда короли Шэнь покидали королевский дворец и лично посещали городские дворцы принцев и высших сановников. Это не было запрещено, но традициями не предписывалось и не поощрялось.
Впрочем, нынешний король, от рождения получивший «простонародное» имя Шэнь Пак, почтением к традициям никогда не отличался.
В считанные минуты гости праздника выстроились почетным караулом, а сам наследный принц склонился в поклоне.
— Отец, я не знал о вашем прибытии. Прошу простить недостойного сына за то, что не смог подготовиться должным образом.
Наложница Даджи поспешила скрыться с вельможных глаз, но король все-таки приметил её.
— Я вижу, — без тени улыбки сказал он, — За это я тебя прощаю. Но только за это.
Повинуясь его жесту, сопровождавшие короля вооруженные евнухи взяли наизготовку луки.
Несколько последовательных залпов положили конец страданиям тридцати пяти жертв на костре.
— Ваше милосердие безгранично, отец, — счел за благо сказать Цзиньлун.
Хотя в глубине багряных глаз на мгновение отразилось разочарование.
— Зато тебе оно неведомо вовсе, — холодно отвечал король.
Наследный принц запнулся, ошеломленный подобной прямотой. А Его Величество между тем сделал знак слугам:
— Оставьте нас. И позаботьтесь, чтобы никто не подслушал наш разговор.
Цзиньлун немедленно подхватился:
— Прошу, отец, я провожу вас в свои покои.
Безумная, кричащая роскошь, с которой были обставлены покои наследника, вызывала у бережливого и почти аскетивного в быту Пака чувство раздражения и какой-то легкой брезгливости. Ни золотая инкрустация на предметах мебели, ни искусная резьба по черному дереву, привезенному из-за варварских степей, ни шелковые полотнища с картинами лучших художников страны, ни обильные и изысканные деликатесы не впечатляли его.
Может быть, потому что он помнил, в каком бедственному положении находился север страны. Знал, что поставок продовольствия в столицу не хватает с учетом притока беженцев, а поступления в казну в этом полугодье оказались на треть меньше запланированных.
Знал это и Цзиньлун, но кажется, не особо об этом задумывался. Чем больше свирепствовал голод за воротами дворца, тем больше наслаждался он изобилием и разнузданностью.
— Отец, я знаю, что вы стремитесь развивать свой дух, умерщвляя плоть, — отметил принц, распознав недовольство в его взгляде, — Но иногда можно дать себе послабления. В честь праздника. В честь дня рождения единственного сына.
— Послабления нужны слабым, — резковато ответил король, — Ты полагаешь, сын мой, что я слаб?
Он знал, что именно так наследный принц и полагал. Хоть Смерть еще не стучалась в ворота королевского дворца, тело Шэнь Пака было уже не столь сильно, быстро и выносливо, как прежде. Все реже призывал он к себе свою драгоценную супругу, все меньше внимания уделял гарему из полусотни первых красавиц страны. На этом фоне рождение второго принца Шэнь Дэшэна от наложницы Минчжу казалось почти что чудом.
Чудом, радовавшим королевство целых два прекрасных года.
— Простите, отец, — принц Цзиньлун поклонился, — Я не хотел оскорбить вас.
— Я верю тебе, — ответил король, — Этого ты действительно не хотел.
Какое-то время он молчал. Молчал и ждал, когда в сыне взыграет совесть, и он признается сам. Так было бы гораздо проще.
Но просто в этой жизни не бывает никогда и ничего.
— Пожар в Хе-Ша-Ву, — продолжил Его Величество, — Его ведь устроил ты.
Наследный принц молчал. Солгать в лицо своему королю было немыслимо