Правда, и редколесье скоро закончилось, сменившись какими-то кустами, в которых «абориген» Володька, задыхаясь от быстрого бега, определил кедровый стланник – мерзейшую, по его словам, штуку.

Как находил в сплошном переплетении ветвей дорогу сам проводник, оставалось загадкой, но мчался он вперед, ловко обходя встречные стволы, словно лось или какой-нибудь олень. Ребятам приходилось хуже, и уже через несколько минут все трое расцарапали в кровь лица и руки колючими хвойными лапами. Слава Богу, до более серьезных повреждений не дошло.

– Шагом! – негромко скомандовал километра через два «вожак», переходя с тяжелой рыси на быстрый шаг. – И не болтайте там – дыхалку собьете…

– Зна-а-а-аем… – пропыхтел Сергей: марш-броски ему с Куликом были не в новинку, чего нельзя было сказать о совсем выдохшемся Арсении.

– Все… Я больше не могу… – простонал тот, хватаясь за ствол дерева и прижимая к липкой от смолы коре пылающее лицо. – Идите… Я останусь…

– Можешь! – возник рядом с ним спецназовец. – Давай сам, а то придется тебя, лося тяжеленного, на себе тащить. Мы своих не бросаем.

– Я не дойду…

– Дойдешь, м-мать твою!..

Что тут оставалось делать? Анофриев стонал, задыхался, причитал, но шел и бежал со всеми…

Через два броска командир скомандовал привал. Тут-то и выяснилось, каким образом он так хорошо ориентировался в темноте: на глаз его с каски-сферы был опущен специальный окуляр, а деревья вдоль тропы – помечены какой-то невидимой в обычном диапазоне зрения краской.

– Ультрафиолет, – коротко пояснил он. – Я эту тропу давно уже пометил, да вот воспользоваться только сейчас пришлось…

– Куда вообще идем-то? – хмуро спросил Куликов, которого уже не тянуло ни на шутки, ни на ёрничанье.

– Избушка тут одна в лесу… Про нее, кроме меня, никто не знает. Да и я случайно набрел… Наверное, кто-то из старых жильцов для себя зимовье сладил. Охота там, то да се… Припасы заготовил кое-какие, лекарства, ружьишко… От базы далеко. Если даже охотиться будете, никто не услышит. Перезимуете там, а дальше – видно будет. Ты, Кулик, вроде из местных? Охотиться доводилось?

– Было дело, – степенно согласился Володька. – Бывало с батей…

– Значит, с голоду не помрете, – оборвал его «мемуары» офицер. – Подъем! Вперед…

К мутно-серому рассвету беглецы ушли от «базы», как называл поселок спецназовец, километров на пятнадцать. Ребята на последних километрах уже не бежали, а брели, шатаясь и поддерживая друг друга. Но Геннадий был доволен.

– Все, считай оторвались. Еще немного вас провожу, а дальше – сами. Иначе меня хватятся.

– А как же?..

– А вот так. Компас вам оставлю, пойдете по азимуту. Умеете?

– Учили вроде бы…

– «Учи-или»… – передразнил проводник. – Кого из вас только готовили, сопляки?.. Ладно. Еще приметы есть. На каждом пятом дереве – залом. Ветка вот так заломлена… Видите, – он указал на виднеющуюся впереди в мутно-сером туманном мареве корявую лиственницу.

– Угу…

– «Угу, не могу…» Вперед!

Геннадий занял свое место впереди колонны, и отряд снова тронулся в путь. Время от времени спецназовец указывал на «заломы», и постепенно солдаты сами научились различать их в кажущемся поначалу однообразным переплетении ветвей.

Поэтому, когда он в очередной раз резко махнул рукой с ладонью, расположенной параллельно земле, никто не обратил на это внимания. Дошло лишь после дикого крика «гоблина»:

– Ложи-и-и-сь!!!..

В следующий момент что-то гулко лопнуло, немилосердно врезав по барабанным перепонкам…

* * *

– Куда прешь, беременная корова! – вопил гауптман[45]Иоганн Ленсхаймер, высунувшись из командирского люка своего «Леопарда». – Я к тебе обращаюсь, боров славянский!

Польский крестьянин застыл за «штурвалом» своего трактора, пялясь на бронированные машины с длинными «хоботами» крупнокалиберных орудий и разлапистыми бело-черными крестами на бортах, уже шестьдесят с гаком лет не появлявшиеся в этом тихом приграничном районе. Драндулет его, совершенно непотребного, какого-то грязно-розового цвета, словно действительно старательно вывалявшаяся в навозе свинья, тем временем упрямо полз наперерез танковой колонне, словно желая таранить головную машину.

– Ты уж определись, Ганс, – весело окликнул командира снизу, из башни, Фридрих Целлерман. – Корова он или боров! А то путаница получается…

– А я зоологию в университетах не изучал, как некоторые, – огрызнулся офицер, не переставая демонстрировать непонятливому поляку, чтобы тот сворачивал, уже на пальцах. – Вылазь сам да посмотри на этого урода неотесанного! Стой! – заорал он в микрофон переговорного устройства.

Танк дернулся и встал, как вкопанный. В тот же момент крестьянин, видимо, сообразив, что добром дело не кончится, захлопнул рот и резко вывернул руль своей колымаги. Двум близкородственным машинам (примерно как миниатюрный шотландский пони и здоровенный першерон[46]) удалось разминуться буквально в нескольких миллиметрах.

– Ты только погляди, Фриц, на этих остолопов! – жаловался командир наводчику, тоже высунувшемуся из башни, глядя вслед розовому «чуду», удаляющемуся по раскисшей обочине вдоль замершей колонны стальных чудовищ. – Где уж такому взять в толк, что колонну военной техники следует пропустить, а лишь потом ехать по своим делам. Слава Всевышнему, не произошло столкновения…

– Ты так переживаешь, Ганс, словно сидишь сейчас за рулем своего «мерседеса», а не в этой жестянке, – наводчик постучал кулаком в кожаной разрезной перчатке по раскрашенной в камуфляжные цвета броне, монолитной, будто скала. – Ты еще вылези наружу и посмотри, не оцарапал ли этот убогий у тебя краску на борту. А то он еще недалеко уехал: можно успеть вызвать дорожную полицию и составить акт для страховой компании!

Целлерман заржал первым, довольный своей шуткой. Вслед за ним криво улыбнулся и сам Иоганн, уже досадующий на себя за проявленную несдержанность. Подумаешь – вылез на дорогу какой-то деревенский остолоп! С чего он так раскричался?..

А все нервы, проклятые нервы. Парням в железных коробках наплевать – они считают их теперешние маневры чем-то вроде веселой прогулки: этакая игра в войну для взрослых! Но он-то кадровый офицер и просто обязан думать о том, что вся эта толкотня в пяти километрах от российской границы – неспроста.

Как ни крути, а батальон Ленсхаймера сейчас месит гусеницами землю Восточной Пруссии, хотя и отошедшую полякам после 1945 года. Почти шестьдесят лет немцы могли ступать на эту бывшую исконно немецкую землю лишь туристами и лишь совсем недавно – союзниками поляков по НАТО. Но вот так, разъезжая ввиду русских пограничников на боевых машинах, – никогда.