Почему должно быть так, что мы имеем полное право поддерживать Лейбористскую партию или Консервативную, республиканцев или демократов, ту модель экономики или эту, “Макинтош” или “Виндоуз”, но собственное мнение о том, как возникла Вселенная, о том, кто создал Вселенную — нет, это святое? Что это значит? Почему мы окружаем это таким пиететом, если не потому, что мы просто привыкли так поступать? Для этого нет никаких оснований, это просто одна из тех вещей, которые откуда-то вылезли и затем, когда этот круг замкнулся, стали очень, очень сильны. Итак, мы привыкли не критиковать религиозные идеи, но очень интересно, какой фурор производит Ричард, когда он это делает! Всех это просто бесит, потому что такие вещи говорить нельзя. Но если взглянуть на это рационально, окажется, что нет никаких оснований считать, что эти идеи не должны быть так же открыты для обсуждения, как и любые другие, за исключением того, что мы почему-то договорились между собой, что этого не должно быть.

Дуглас умер, но его слова теперь вдохновляют нас на то, чтобы выступить и нарушить это нелепое табу[185]. Последние остатки моего уважения в духе “руки прочь от религии” исчезли в дыму и удушающей пыли 11 сентября 2001 года, за которым последовал “национальный день молитвы”, когда прелаты и пасторы в трепетном порыве подражания Мартину Лютеру Кингу убеждали людей несовместимых вероисповеданий взяться за руки, объединившись в признании той самой силы, которая прежде всего и вызвала саму проблему. Пора интеллектуальным людям, в противоположность людям верующим, выступить и сказать: “Хватит!” Пусть нашей данью памяти жертв сентябрьского теракта будет новая установка: уважать людей за то, что они думают по отдельности, а не уважать группы людей за ту веру, в которой их воспитали всех вместе.

При всей ожесточенной межрелигиозной вражде на протяжении многих веков (которая, как нам вполне очевидно, по-прежнему сильна), иудаизм, ислам и христианство имеют много общего. Несмотря на смягчающий тон Нового Завета и другие реформистские тенденции, все три сохраняют историческую верность тому самому жестокому и мстительному Богу брани, которого в 1998 году описал Гор Видал:

Великое зло, о котором нельзя говорить, ключевое для нашей культуры — монотеизм. Из варварского текста бронзового века, известного как Ветхий Завет, развились три антигуманных религии: иудаизм, христианство и ислам. Это религии небесного бога. Поэтому они, в буквальном смысле слова, патриархальны (Бог — всесильный отец), отсюда две тысячи лет презрения к женщинам во всех странах, зараженных этим небесным богом и мужами, представляющими его на земле. Этот небесный бог — из ревнивых богов, разумеется. Он требует полного подчинения от всех на земле, и он бог не просто какого-то одного племени, но всего мироздания. Тех, кто его отвергнет, нужно обратить в истинную веру или убить для их же блага.

В номере “Гардиан” от 15 сентября 2001 года я назвал веру в загробную жизнь главным оружием, сделавшим нью-йоркское злодеяние возможным[186]. Первоочередное значение имеет ответственность религии за ту глубокую ненависть, которая заставляет людей вообще прибегать к этому оружию. Высказать такое предположение, даже с самой что ни на есть джентльменской сдержанностью, значит вызвать целую бурю высокомерной брани, как отметил Дуглас Адамс. Но безумная жестокость этого теракта и столь же злобные, хотя численно и не столь катастрофические акты “возмездия” против несчастных мусульман, живущих в Америке и Британии, заставляют меня презреть обычную осторожность.

Как я могу говорить, что виновата религия? Неужели я считаю, что когда террорист убивает своих жертв, его мотивом служат богословские разногласия с ними? Неужели я считаю, что человек, взрывающий бар в Северной Ирландии, говорит себе: “Вот вам, ублюдки, за вашу мессу и ваше причастие!” Разумеется, я так вовсе не считаю. О богословии подобные люди думают в последнюю очередь. Они убивают не из-за религии, а из-за политического недовольства, часто оправданного. Они убивают потому, что другие убивали их отцов. Или потому, что другие изгнали их прадедов с их земли. Или потому, что другие эксплуатировали их много веков.

Я говорю все это не к тому, что религия сама по себе вызывает войны, убийства и террористические акты, а к тому, что религия служит главным и самым опасным ярлыком, по которому вообще можно отличать “наших” от “не наших”. Я даже не утверждаю, что религия — это единственный ярлык, по которому мы отличаем жертв наших предрассудков. Есть еще цвет кожи, язык и классовая принадлежность. Но часто, как в Северной Ирландии, они неприменимы, и религия оказывается единственным доступным ярлыком для розни. Даже если и не сама по себе, религия почти всегда оказывается одним из ингредиентов в смеси раздора. И пожалуйста, не повторяйте мнимый контрпример Гитлера. Полувагнерианские бредни Гитлера составляли основанную им самим религию, а его антисемитизм был многим обязан католицизму, от которого он никогда не отрекался[187].

Не будет преувеличением сказать, что религия — это самый мощный инструмент навешивания ярлыка врага в человеческой истории. Кто убил вашего отца? Не те люди, которых вы собираетесь убить в порядке “возмездия”. Сами виновники уже исчезли где-то за гранью. Люди, похитившие землю вашего прадедушки, уже умерли от старости. Вы направляете свою месть на тех, кто принадлежит к той же религии, что и сами злодеи. Да, вашего брата убил не Шеймус, но это сделали католики, и потому Шеймус заслуживает смерти. Далее, Шеймуса убили протестанты, так давайте пойдем и в порядке “возмездия” убьем каких-нибудь протестантов. Мусульмане разрушили Всемирный торговый центр, поэтому давайте набросимся на лондонского таксиста в тюрбане, и пусть остается парализованным от шеи до пят.