Но гораздо больше Заэлиса волновала судьба Люции. При наличии двух коалиций, уже стягивающих силы к городу, Анаис не могла позволить себе бороться с народом, небольшая часть которого бушевала сейчас на площади. Но кто бы из противников императрицы ни одержал победу, Люция расстанется с жизнью. И не важно, что девочка вовсе не чудовище, какой ее представляли народу Сарамира. Хотя, надо признать, время от времени принцесса пугала даже своего преданного наставника. Одним только богам известно, какой властью над окружающими будет наделена наследница во взрослой жизни. Так или иначе, Люция обречена на смерть.

Какое-то время Заэлис стоял в размышлениях, не слушая доводов оратора и аргументов, которые тот бросал в толпу, как окровавленные кости разъяренным собакам. Наконец учитель покинул площадь. Мрачные мысли гнали его в императорский дворец. Заэлиса беспокоил дух неприкрытой ненависти и неповиновения, исходивший от жителей Аксеками.

Занятый невеселыми раздумьями, наставник не заметил пекаря в грязной одежде, обходящего митингующую толпу по краю площади. Хотя будь он чуть повнимательней, наверняка заинтересовался бы тяжелым пакетом пекаря, тщательно обвязанным несколько раз веревкой. А если бы Заэлис присмотрелся, то увидел бы и второго человека с таким же свертком. И их грубое приветствие друг друга больше напоминало встречу двух солдат на поле битвы среди тел убитых товарищей.

Но Заэлис, занятый тяжелыми мыслями, ничего этого не заметил.

Пекарь и его компаньон, прежде никогда не встречавшиеся, молча выбирались из толпы, направляясь к тому месту, о котором оба знали, но ни разу там не были. Туда, где собирались такие же люди, каждый со смертельным грузом в своем пакете.

В горах толстым слоем лежал снег, сильные порывы ветра хлестали воздух, поднимая к остроконечным пикам вихри белых колючих снежинок. Метель визжала и завывала в каменной могиле.

Одинокая женщина брела в водовороте снежной бури, надев на лицо красно-черную маску и тяжело, как на посох, опираясь на ружье, чтобы удержаться на ногах. Она проваливалась по колено, проламывая снежную корку, скользила и падала – иногда от предательской шероховатости камня под ногами, но чаще оттого, что с каждым порывом ветра сил оставалось все меньше. Но каждый раз после падения женщина поднималась и снова шла вперед.

Теперь она воспринимала горы как бесконечное, однообразное движение вверх по бескрайнему белому одеялу, лишь кое-где расчерченному пунктирными линиями хребтов и склонов. Где-то в глубине сознания звучал вкрадчивый голос, сообщавший, что она поступила неблагоразумно, покинув пещеру. Но женщина продолжала двигаться вперед, преодолевая впадины и ложбины, каменные осыпи и крутые склоны с коварными ледниками, занесенными снегом. И внутренний голос затихал, сломленный упорством и бесстрашием.

В воспаленном мозгу билась одна-единственная мысль: она должна идти дальше. От пронизывающего холода Кайку уже не чувствовала пальцев на руках и ногах. Крайняя усталость и переохлаждение довели ее до состояния живого мертвеца, она не осознавала, куда идет. Сознание подчинялось только инстинктам. И инстинкт приказал выживать.

Кайку потеряла счет времени. Сколько дней прошло с тех пор, как она оставила пещеру, где укрывалась с Тэйном, Азарой и Мамаком? Пять? Шесть? Или семь? Жалкая неделя, которую девушка провела в дикой местности, голодная, напуганная и одинокая. Каждую ночь она дрожала в какой-нибудь впадине, каждый день мучилась от ужаса и страха в поисках тропы, замирая при малейшем звуке в надежде, что тот, кто издал его, будет пойман и съеден ею, а не поймает и съест ее.

Какие еще испытания приготовил для нее Оха?

Еще в пещере девушку посещало одно и то же видение. Каждый раз, как только Кайку закрывала глаза, она видела кабана. Огромное, с бородавчатой кожей, со здоровенными сколотыми клыками животное. Кабан просто сидел и смотрел на девушку. В глазах зверя застыла вечность. Кайку знала, что видит не просто кабана, а посланника бога Оха, и испытывала благоговейный ужас, заполнявший ее существо болью и удивлением. Но в грустных глазах животного было что-то еще, что ожидало Кайку в будущем, и кабан скорбел по ней, а печаль зверя разбивала ей сердце.

Каждый раз Кайку просыпалась в слезах. Тоска не покидала ее. Девушка не рассказывала о снах своим спутникам. Вряд ли они смогли бы понять ее. Да и сама Кайку лишь в последний день, глядя в пламя костра, поняла, зачем приходил кабан. Оха слышал клятву, данную девушкой в лесу Юна. Она должна отомстить за свою семью. Бог не терпел задержек и отступлений; он требовал решительных действий.

И Кайку повиновалась зову небес: взяла маску и шагнула в бурю. Ветер рвал на ней одежду, дождь хлестал ледяным бичом, но девушка знала, что выполняет волю Верховного бога.

В течение всего первого дня Кайку брела вперед, страдая от ударов разъяренного ветра и нестихающего ливня. На первых порах она не замечала боль, поскольку знала, что ею движет не глупая прихоть, но вскоре, когда зубы застучали от холода, а кожа покрылась тонкой корочкой льда, усомнилась в правильности своего поступка. Кайку плотно затянула на голове капюшон и, качаясь, двинулась дальше, положившись на то, что Оха не оставит ее.

Как удалось пережить тот первый день, девушка не знала. Ее существование превратилось в кошмар, где даже воздух был врагом, нещадно терзая лицо и пытаясь порывами ветра столкнуть несчастную с тропы. Губы покрылись глубокими кровоточащими трещинами, глаза налились от напряжения кровью, щеки горели, словно с них содрали кожу.

В конце концов девушка нашла убежище в небольшой нише в скале, куда втиснулась с большим трудом. По крайней мере здесь ее не настигали ледяные дождевые струи. Но вода все же стекала по каменным стенам, и ветер проникал сквозь щели. В какой-то момент Кайку поняла, что давно не слышит грома. В душе зародилась слабая надежда на то, что погода улучшится. И хотя девушка намеревалась на рассвете двинуться в путь при любой погоде, она молилась Паназу, чтобы он разогнал дождевые тучи.

Усталость сделала свое дело, и, несмотря на все неудобства временного убежища, путница смогла уснуть. Той ночью сны не мучили ее.

Она пробудилась от звука капающей воды и ослепительного холодного света, лившегося с чистого безоблачного неба на мокрые, сверкающие черные скалы. Буря прошла.

Преодолевая боль и щурясь от яркого света глаза Нуки, Кайку попыталась встать. После проведенной на ледяной скале ночи колени скрутило судорогой, руки оцепенели, и только пальцы еще немного шевелились.

Но потом кровь вновь побежала по жилам. И хотя боль еще ощущалась, сердце ликовало от мысли, что Паназу услышал ее просьбу и ответил.

Наконец девушке удалось подняться и осмотреться. Издалека вершины напоминали ровные треугольники, но вблизи состояли из уступов и расщелин, склонов и отвесных скал, которые и формировали горный пейзаж. Вокруг, насколько хватало глаз, был только камень. Казалось невозможным представить, что существует иной мир, где ровную поверхность земли не ограничивают хмурящиеся опоры серых и черных скал.