– Из столицы, от господина Чичерина, – сказал временно приставленный к чтению писем Устин Петров.

– Валяй.

– «Милостивый государь Николай Петрович, должен известить вас о том деле, в коем просил помощи вашей. Голштинец Бейер, совершивший убийство здешнего обывателя, бежал из столицы в обществе нескольких человек, и среди них – аптекарского ученика Иоганна Весселя. Жилище Весселя, им брошенное, было обыскано. Также произведен обыск в аптеке, где оный Вессель служил. В старом немецком молитвеннике позднее найдены письма. Судя по тому, что написаны рукой Весселя, это копии некой переписки, вызывающей опасения. С сим письмом отправляю вам, милостивый государь Николай Петрович, копии, снятые с тех копий. При обнаружении у злоумышленников писем, с коих сняты копии, благоволите отправить мне и сами письма, и сии прилагаемые к моему письму, копии, соблюдая полнейшую секретность и никому не говоря ни о письмах, ни о копиях…»

– Устин, помолчи, Христа ради! – взмолился Архаров. – От копий у меня уже голова кругом пошла. Давай сюда письмо.

Он сам, шевеля губами, прочел послание, просмотрел присланные копии и задумался.

– Не нравится мне эта переписка, Устин, – сказал он. – «Известная особа»… Кого бы мог чертов Бейер со своими приятелями называть «известной особой»? Насчет лошадей все понятно, но что еще за известный предмет? И, коли Бейер так покорен «известной особе», то особа сия – из высокопоставленных. «Известная особа благодарить и торопить изволит…» И какого черта их посылают чуть ли не в Коломну? Может статься, было еще какое-то письмо, в котором называлась особа, под чье покровительство отдают голштинцев?

Самая видная и яркая особа в тех краях – Алехан Орлов, подумал Архаров, граф Орлов, которого прелюбезно спровадили в отставку. Он никогда не был близок с врагами государыни. Но как знать – может, нашелся способ переманить его на сторону супостатов? Этого бы Архарову очень не хотелось. Алехан ему нравился.

– Устин, перепиши все это – сделай копии с копий. И подумаем, как их отправить Коробову с Тимофеем.

– Как прикажете, ваша милость, – и Устин потянулся к чернильнице и стакану с перьями.

– Да не тут – в канцелярии перепишешь! Так… Ты куда? Стой! Устин, садись, пиши, – велел Архаров. – «Его превосходительству господину генерал-аншефу Чичерину. Милостивый государь Николай Иванович, люди, коих изволили прислать, отправлены туда, где бунтовщик Бейер, чаю, обретается. Мои люди также идут по следу оного злоумышленника. Касательно писем они будут предупреждены. Засим остаюсь…» Ну, сам знаешь, с уверением в почтении… Давай сюда, поставлю свою каракулю. И отправь к князю Волконскому, чтобы с его почтой ушло в столицу. Ступай, живо! Кто там еще?

– К вашей милости купчиха Колычева, – сказал, заглянув, архаровец Федька Савин. – Ревет в три ручья. Обокрал ее приказчик и ударился в бега.

– Дело житейское. Расспроси, составь явочную.

– К вашей милости прорывается.

– Скажи дуре – занят, не могу. Кто там еще?

– Ювелир Амтман. Этот не ревет, но дело куда как хуже. Ему заказали оклад для образа, прислали три фунта серебра…

– Почтенный оклад!

– Для большого образа Николы-угодника в Никольском храме, что в Пыжах. Попу богатый купец пожертвовал. А в мастерской оказалось, что никакое это не серебро. И боится – обвинят, что сам серебро присвоил.

– А статочно, и присвоил. Давай его сюда.

Несколько часов обер-полицмейстер исправно занимался делами. Оказалось – серебро подменил посыльный, родной братец попадьи. Выяснилось это обычным для Архарова образом – он очень пристально поглядел в глаза подозреваемому. Про взгляд обер-полицмейстера на Москве рассказывали страшное – якобы от него люди замертво падали и помирали. И точно – два таких случая было, остальное щедрая Москва присочинила. Посыльный на несколько минут лишился чувств, потом на коленях покаялся: это преступление замыслил, едва в храм пожертвовали по обету серебро на оклад.

Вечером Архаров поехал домой. Дома хотел было еще раз посмотреть копии опасных писем, но отвлекли хозяйственные заботы. А ближе к полуночи его разбудил Никодимка и впустил в спальню гостя.

– А, ты, Яшка, – пробормотал заспанный Архаров. – Я уж тебя жду, жду… Докладывай.

– Мы на месте, ваша милость, провели реку… рено… реконо…

– Не валяй дурака, Яшка. Такие слова тебе не по чину. Рекогносцировку. И что же? – спросил Архаров.

– На след тех злодеев мы напали, шли по следу. Всех немцев по дороге перебрали. Сами едва не онемечились. Ни к которому они не обращались.

– Так. И что же? Злодеи пропали? К облакам вознеслись?

– Нет, в экипажах к облакам не ездят. Они раздобыли старый экипаж, он-то их и выдал.

– На что им?

– Ваша милость, они готовят нечто, нечто… Мы не могли понять…

– Что видели? – спокойно спросил Архаров.

– Они разгоняют запряженный экипаж по лесной дороге, наскакивают на него и палят из пистолетов. И так – покуда не надоест. Поближе мы подобраться не смогли. Вот, господин Коробов все описал…

Яшка протянул два исписанных листа. Архаров был вынужден их прочитать.

– Не нравится мне это, – сказал обер-полицмейстер.

– Мы знаем, где они шалят. Нас четверо – и их четверо. Еще бы нам человек двух в помощь… и к господину Шварцу в подвал…

– Не трожь их пока, Скес… Никодимка! Дармоед! Я привез портфель с бумагами – куда ты его засунул?

Сонный Никодимка, натыкаясь на все углы, принес портфель красной кожи, с серебряной застежкой. Архаров потребовал зажечь свечи в подсвечнике и стал вытаскивать оттуда бумаги.

– Вот ведь растяпа наш Устин, сунул и копии, и копии с копий, будь они неладны… Скес, все хуже, чем мы думали. В дело замешаны некие знатные особы, кто – могу лишь догадываться. Когда догадка моя верна – дело выходит государственной важности. К господину Чичерину попали копии писем к нашим проклятым голштинцам от посредника. Видно, велась переписка с кем-то в Подмосковье, чтобы отправить туда голштинцев, для чего – неведомо. Но той переписки господин Чичерин не нашел. В Москве их снабдили лошадьми. И отправили туда, где им дадут приют…

Архаров замолчал. Он должен был поставить перед своими людьми задачу и искал нужные слова.

– Некие знатные особы… – пробормотал Яшка. – Придворные, поди, коли не еще выше…

Он был понятлив.

– Молчи, Скес! Там при дворе такая возня, такая суета, да еще посланники разных великих держав воду мутят. Вам придется прочесать все окрестности частым гребнем и найти людей, к которым послали голштинцев. Никодимка! Опять заснул? Беги на поварню, тащи, что найдешь, из мясного.

– Там все помещики – хорошо, коли молитвослов по складам разбирают, – с презрением сообщил Яшка. – Толстым-толсты, простым-просты. По-немецки им знать незачем, со знатными особами вряд ли знакомы. Когда в Москву наезжают – идут в русские и французские лавки, с родней тоже по-русски…