Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отчего ты не желаешь пойти со мной к кузине госпожи княгини?
– Я желаю. Но я предполагаю, что эта госпожа приютит только тебя, Амальхен. Тебя она знает, меня совсем не знает. Послушайся доброго совета, ступай к своей княгине.
– Эта госпожа приютит нас обоих.
– Как только она поймет, что мы от кого-то скрываемся, сразу же донесет в полицию. А я не хочу иметь дело с московской полицией.
Больше Амалия спорить с бывшим женихом не стала. Объяснять, что есть на свете милосердие к попавшим в беду людям, тоже не стала.
К такому решению Весселя она была готова.
– Беги, Ганс, беги, – сказала Амалия. – Однажды уже сумел убежать, сейчас тоже получится. Беги, я тебя не держу.
Вессель с подозрением посмотрел на бывшую невесту. Она как-то странно щурилась и усмехалась.
– Амальхен, тебе не так уж плохо жилось у княгини, – сказал он. – Там о тебе заботятся, делают тебе подарки. А я – в Москву.
Он знал, что в большом городе, где у него нет знакомцев, сможет легко затеряться.
– Чем ты будешь заниматься в Москве? – спросила Амалия.
– Я же сказал. Для начала сниму конурку, куплю приличное платье, наймусь к кому-нибудь ну хоть истопником и буду неторопливо подыскивать хорошее место в аптеке. Ты же знаешь, я достаточно обучен аптекарскому ремеслу.
– Потом, наверно, женишься.
– Да, мне уже пора жениться.
– Это разумно. Ступай, Ганс. Я тебе счастья не желаю. Прощай.
Амалия повернулась и быстро поскакала прочь, ловко отталкиваясь костылем от утоптанной земли. Казалось, будто она летит – низко-низко, но летит.
Вессель вздохнул с облегчением. Бывшая невеста сумела обойтись без обмороков и слез.
Теперь можно было выходить на дорогу и искать хоть какую подводу, чтобы добраться до Москвы. По пути съесть чего-нибудь на постоялом дворе. Восемнадцать верст – невеликое расстояние. Зато потом!
Вессель все хорошо обдумал. Сперва – Москва. Поселиться, присмотреть хорошее место, где у аптекаря есть дочка или сестрица на выданье, выждать время и пробраться в Санкт-Петербург к ростовщику Каценеленбогену. Забрать у него свои деньги, вернуться в Москву, приодеться и понемногу начать готовить все необходимое для приобретения собственной аптеки. И навеки забыть про Бейера, Штанге и Клауса.
Хотя, если их авантюра увенчается успехом, можно подумать об иных возможностях…
Дорога стелилась под ноги, голод еще не слишком допекал и даже бодрил, Вессель стал насвистывать песенку. Он верил – все дурное кончилось, главное – до Москвы не столкнуться с Бейером. А в Москве Бейер его уже не найдет.
Сперва Весселю повезло – еще до полудня он высмотрел небольшой обоз из трех телег. Кому-то из московских бар везли из деревни провиант. Это был шумный обоз – орали сидевшие в корзинах откормленные гуси. Перекрикивая их, распевал рыжий парень, кучер последней телеги. Песня была лихая – про блудливую попадью.
Вессель вышел навстречу помахал рукой. Кучер головной телеги широко улыбнулся и крикнул:
– Тпр-р-ру, ледащая! Чего надо, барин?
– До Москвы довезешь? – спросил Вессель.
– Как не довезти, коли пятак пожалуешь.
– Пожалую!
– Эй, Пантюха, вели ему вперед платить! – крикнул кучер второй телеги. – Я так-то вез одного прощелыгу – доехал, соскочил и удрал.
– И то верно, – согласился Пантюха. – Ну?
И протянул широченную грязную ладонь за пятаком.
Вессель усмехнулся – эти дурни, наверно, решили, что у него и пятака не найдется. Он сунул руку в просторный карман кафтана, где лежал кошелек. В другом кармане для равновесия он носил табакерку.
Пальцы наткнулись на странное, округлое. Вессель пошарил в кармане и вытащил горсть камушков.
Уставившись на ладонь, где лежали эти серые камешки, даже головой помотал: если это сон, так пусть пройдет сонный морок! Увы, камешки были наяву, и кучер их увидел.
– Так это и есть твой пятак? – удивился Пантюха. – Н-но, ледащая! Вот дурной! Божевольных я еще не возил! Н-но!
Вессель полез в другой карман. Табакерки тоже не было, был камень величиной с табакерку.
– Проклятье, это она!..
Амалия забрала все, даже две оторвавшиеся от камзола пуговицы, которые Вессель собирался пришить, даже грязный носовой платок и обломок костяного гребня.
И уж она-то умудрится как можно скорее добраться до усадьбы Чернецких! Люди княгини ее знают – и без пятака довезут. Оттуда ее не выманить – княгиня может приказать спустить псов на незваного гостя, с нее станется.
Все надежды рухнули.
Золотой пятирублевик, который дал бы возможность укорениться в Москве, пропал. А что осталось? Грязный кафтан, заношенные камзол и рубаха, подштанники, на которые уже смотреть страшно, сапоги, что просят каши, дырявые чулки. Все!
Деньги есть, есть деньги! Но – в Санкт-Петербурге, у Каценеленбогена.
До Санкт-Петербурга – сколько верст? Много…
Ползти с повинной к Бейеру? Иначе с голоду помрешь, ведь и кусок хлеба купить не на что! Хоть подаяния проси…
А где Бейер, где Штанге, где Клаус? Если они в лесу, скрываясь от графских егерей, разбежались в разные стороны, то место встречи, скорее всего, известный Весселю постоялый двор. Но вряд ли они будут там долго сидеть, да и в какой стороне двор, даже вообразить невозможно. Конечно, они могли там оставить для Весселя записку. Могли! Но сам он, когда на плечах висит графская погоня, нигде и никаких записок оставлять бы не стал.
Значит, нужно найти хоть какое пропитание и немного денег.
Вессель вспомнил – ведь видел не раз, как возле русских церквей сидят нищие в лохмотьях и, увидев богатого купца или хорошо одетую даму, принимаются вопить и причитать.
Если не раздобыть хотя бы пятачок, останешься в этот день без еды. Вода – в колодце, а еды-то в колодце нет. Может, не копейку подадут, может, кусок хлеба или даже черствый пирог. Где же, где ближайший русский храм Божий? Есть-то как с перепугу захотелось…
Где-то поблизости должно быть село Люберцы! Бейер рассказывал – оно принадлежало покойному императору Петру. Где село – там и церковь.
Вессель взбежал на пригорок, повертелся в поисках далекой колокольни. Колокольни не было, но он встретил на дороге телегу, на телеге сидела дюжина баб с граблями. Ему указали направление, и он пошел к церковной паперти. Каких-то два часа – и он вошел в богатое село Люберцы.
Но Вессель не знал, что нищие при небольших сельских храмах обычно собираются на паперти к началу службы, а потом, помолясь, снова рассаживаются и просят милостыньку, когда народ расходится. Он прибрел в Люберцы и увидел, что церковь заперта.