– Я думал, он с вами.

К Саше Коробову архаровцы относились снисходительно – как мужчины, умеющие ввязаться в драку и одолеть любого противника, к человеку, читающему ученые книжки, но не умеющему действовать кулаками. Он был прикомандирован к отряду в качестве знатока немецкого языка, большего от него не требовали. И вот, извольте радоваться, пропал.

– Заблудился, будь он неладен! – воскликнул Степан, а Яшка припечатал такой словесной конструкцией, что боцману парусного флота впору.

Но Саша не заблудился. Когда архаровцы уже собирались в спасательную экспедицию, он выехал на берег, да не один.

– Мать честная, Богородица лесная… – прошептал Степан. Это любимое архаровское присловье переняли и подчиненные.

– Это же старухи Чернецкой внучка, – сразу опознал Яшка.

– Удача, – тихо сказал Тимофей. – Братцы, удача…

Лизанька была готова к тому, что увидит странных гостей, которые провели в усадьбе две ночи. Но все равно побаивалась – мало ли что. Она даже не сразу согласилась сойти с коня.

Люди-то были – мужчины, причем двое – здоровенные детины, один бородатый, другой страшнее черта, хотя княгининым приживалкам он отчего-то понравился. Яшка Скес тоже доверия не внушал. Вот разве что Саша Коробов…

Хотя Лизанька, как всякая хорошо воспитанная девица на выданье, стеснялась первая начинать беседу с мужчинами, но пришлось.

– Я должна вернуться домой, – сказала Лизанька. – Бабушка, наверно, уже повсюду людей разослала…

– Мы не можем вас отпустить, – ответил старший, тот бородатый, который тогда в усадьбе изображал кучера. Его звали Тимофеем, так к нему обращался уродливый, но очень благовоспитанный Степан. Игравший роль шустрого лакея Яша и Саша Коробов называли этого человека Тимофеем Кондратьевичем, причем Яшка (его иногда окликали «Эй, Скес!») – с веселым ехидством, а Коробов – с уважением.

– Он прав, сударыня, – добавил Саша. – Нас всего четверо, мы не можем дать вам провожатого…

– И не хотим. Мы должны держаться вместе. Сами видели – в этой местности неспокойно. Стреляют, – Тимофей был невозмутим. – Сами говорили же – вас чуть не подстрелили. Вам придется побыть с нами, пока…

– Пока не выполним поручение некой особы, – завершил Степан.

Лизанька чуть не заплакала. Она представила, что творится в усадьбе.

– Жалко мне вас, барышня, а помочь сейчас не можем, – в голосе Тимофея, впрочем, не было ни малейшей жалости. – Ночевать будете с нами…

– Нет! – вскрикнула девушка. Мало ей было бед – так еще и изволь спать в обществе четверых мужчин!

– Мы вам дадим епанчу – завернуться. Ничего страшного. Мы вас устроим подальше от реки, нарежем веток, целую перину смастерим, положим в экипаж – вот вам и крыша над головой. Там в овражке ручей – и чистой водицы напьетесь, и умоетесь. А теперь расскажите-ка с самого начала, что это была за перестрелка.

– Я не знаю! Я до смерти испугалась!

– Погоди, брат, – сказал Степан. – Не с того конца за дело берешься. Барышня нас боится – она не понимает, отчего мы тогда в усадьбе врали. И объяснить это сейчас никак невозможно. Лизавета Андреевна, давайте сядем и потолкуем…

– Нет!

Лизаньке было страшно и стыдно: как это – сидеть на бревне рядом с мужчиной? Да еще таким страшным, как этот Степан?

Архаровцам тоже было не по себе. Им только возни с напуганной девицей недоставало…

Поручение, которое дал им московский обер-полицмейстер, предполагало, что придется расспрашивать и женщин, но брать их на свое попечение – Боже упаси!

– Яшка, беги к рощице, веток наруби, – сказал Тимофей. – Мы устроим барышню в экипаже, где она будет безопасна, а говорить с ней будет кто-то один из нас. Степаша, обиходь коня – разнуздай, своди на водопой.

Но Лизанька, хоть и сошла наземь, вцепилась в гриву и в уздечку, полагая в Амуре свою единственную защиту. Теперь она понимала – не нужно было ехать за господином Коробовым, ничего хорошего из этого не вышло.

Выход из положения нашел Степан Канзафаров. Он вручил девушке пистолет, который сам же при ней и зарядил.

– Когда кто из нас будет себя вести скверно, можете пригрозить, – сказал Степан. О том, что пороха он насыпал с пшеничное зернышко, Степан докладывать не стал.

Лизанька взяла тяжелый пистолет и действительно почувствовала себя более уверенно.

Ей устроили мягкое и упругое ложе из срезанных еловых веток, покрытое плотной епанчой, покрыли этими ветками весь пол экипажа, но ей казалось – стоит сесть на еловую перину, и стоящий перед ней рослый собеседник, глядящий на нее сверху вниз, непременно чего-нибудь дурного натворит. Так что беседа, которая, по сути, была допросом, происходила на берегу, прямо на ходу, словно во время увеселительной прогулки.

Тимофей только на вид был прост, а на самом деле – способен на хитрости. Он начал с приживалок госпожи княгини – давно ли при ней состоят, откуда взялись, имеют ли любовников, принимают ли их тайно в отдаленных помещениях городского дома Чернецкой или даже усадьбы.

Лизанька очень смутилась – ей казалось, что дамы, которым более сорока, любовников иметь не должны. Материнские подруги – другое дело, их она совершенно не уважала, но почтенная вдова и любовники – это несовместимо. Не сразу Тимофей додумался назвать этих шалунов «женихами». И тогда Лизанька простодушно рассказала о женихе, который вернулся к фрейлейн Амалии и был тайно впущен в дальний флигель.

Амалию архаровцы видели, насчет жениховства – сильно сомневались, но известие, что именно жалкая приживалка тайно от своей барыни приютила мужчин, показалось им любопытным. Они знали, что Бейер с приятелями нашел ночное убежище в усадьбе, но менее всего подозревали в сей благотворительности Амалию.

Если девушка сказала им правду, то княгиня Чернецкая, возможно, не имела отношения к заговору. Однако ежели не она – то кто же?

Граф Орлов?

С его стороны было разумно не показывать никакой связи между своей особой и голштинцами. Дворни у графа – полк, и если он приютит загадочных немцев, о том сразу будет знать весь Остров. Не было ли меж ним и старой княгиней какого уговора? Не заплатила ли княгиня Амалии, чтобы та устроила голштинцев во флигеле?

Яшка Скес полагал, что графа следует выгораживать до последнего – таково тайное желание Архарова. Тимофей склонялся к тому же. Степан считал, что правду все же следует узнать. Графа хитрые немцы могли попросту обмануть. Подкупить – вряд ли, он сам кого хошь подкупит, а наврать с три короба – запросто. И сперва нужно эти три короба разгрести, а потом уж выгораживать.

А Саше все эти рассуждения были безразличны.

Он все время поглядывал на Лизаньку. Девушка ему очень нравилась, он готов был счесть ее ангелом, заблудившимся в облаках и ненароком залетевшим на землю. Когда архаровцы в погоне за тайным сподвижником голштинца Бейера попали в усадьбу княгини Чернецкой, предположив, что княгиня покровительствует заговорщикам, Саша притворялся лишь отчасти – его действительно на свежем воздухе во время шатаний по окрестностям просквозило. Отродясь не бывало, чтобы возле его постели сидел ангел! Чтобы ангел подносил кислое питье и нежным голоском осведомлялся о самочувствии!