– Прости. – Бонни накрыла ладонями мои щеки и поцеловала меня. – Мне так жаль, Кромвель.

– Нет, – возразил я, качая головой. – Не жалей.

– Прости, – повторила девушка. – Но я не могу так с тобой поступить. – Она встала, тяжело опираясь на стул.

Мысли путались у меня в голове. Вот почему в последнее время Бонни была так слаба, то и дело останавливалась во время ходьбы, чтобы отдышаться, однако делала вид, что причина в чем-то другом. У нее под глазами темные круги. Ей все время хочется спать. Прошлой ночью она не захотела снять маечку. Если в прошлом ей делали операции… наверное, ее тело покрыто шрамами.

– Я не хочу уходить, – заявил я.

– Прошу, Кромвель, давай на этом остановимся. – Тонкие пальцы Бонни так сильно сжимали спинку стула, что побелели костяшки пальцев. – Я должна бороться, но если в итоге проиграю… Если придется отказаться от борьбы прежде, чем выпадет возможность победить… – Она покачала головой. – Я не могу так с тобой поступить.

– Бонни…

Раздался звук шагов – кто-то вошел в комнату, и я не договорил. На пороге стояла какая-то женщина с каштановыми волосами и такими же, как у Бонни, глазами. Увидев меня, она изумленно округлила глаза.

– О, простите. Не знала, что ты не одна.

– Он уже уходит, мама, – сдавленным от слез голосом проговорила Бонни.

– Бонни…

Девушка наклонилась и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, – сказала она и снова села на стул.

Мысли путались у меня в голове.

– Нет, – возразил я.

– Прошу, – почти прорыдала она.

Я потянулся к Бонни, но мне на спину легла теплая рука. Я обернулся.

– Пожалуйста, сынок, – сказала ее мама. У нее был такой же акцент, как и у дочери. Мне не хотелось оставлять Бонни, не хотелось уходить. Но больше всего мне не хотелось видеть слезы девушки. Я вышел в коридор, мама Бонни – следом. Я запустил пальцы в волосы. Голова шла кругом. Бонни… умирает… от сердечной недостаточности… трансплантация… Не может быть. Этого просто не может быть.

Мама Бонни пристально глядела на меня, ее глаза тоже блестели от слез.

– Дай ей возможность побыть дома. Ей сейчас очень нелегко.

Я уставился на нее, гадая, как она может быть такой спокойной, но потом увидел, что у нее дрожит нижняя губа, и понял, что спокойствием тут и не пахнет. Просто она хорошо скрывала свои чувства.

– Пожалуйста, сынок, – сказала мама Бонни. – Мы лишь хотим максимально облегчить ее жизнь. Мы должны сделать все, чтобы поддержать ее стремление бороться.

Я уставился на закрытую дверь, потом попятился, повернулся и, механически переставляя ноги, зашагал на улицу. Голова гудела, разум пытался охватить все случившееся. Этого просто не может быть, этого не должно было случиться.

Только не теперь, когда у меня была Бонни.

Только не после того, как я впустил ее в свой мир.

Я выскочил на улицу, остановился как вкопанный и какое-то время стоял, закрыв глаза, жадно вдыхая холодный воздух. Я никак не мог осмыслить случившееся.

Я открыл глаза, оглядел двор, по которому бродили смеющиеся, веселые студенты, знать не знавшие о произошедшем.

Хотелось пронзительно кричать.

Я посмотрел на здание общежития и подумал об оставшейся внутри Бонни. Нужно что-то делать. Я машинально схватил себя за волосы, и, как всегда бывало, когда я думал о Бонни, у меня в голове заиграла музыка. Ноты танцевали и пели о прекрасном лице Бонни.

Я бросился бежать.

Что же делать?

Она хотела, чтобы я ушел…

…вот только я не был уверен, что смогу уйти.

Бонни

– Бонни?

Мама приоткрыла дверь моей комнаты. Увидев ее, я съежилась на стуле, из глаз брызнули слезы. Плечи сами собой затряслись: в памяти возникло лицо Кромвеля в тот момент, когда я рассказывала ему правду. Он выглядел совершенно опустошенным.

А когда он не захотел уходить… когда сказал, что останется рядом со мной…

Меня обняли теплые руки, я прижалась к маме и заплакала навзрыд, как не плакала еще никогда. Мама гладила меня по спине, давая возможность выплакаться, выплеснуть всю накопившуюся боль. Я плакала и плакала, пока слезы не иссякли. Горло саднило, грудь болела от рыданий. Мама взяла меня за подбородок, и я посмотрела ей в глаза.

Она плакала вместе со мной.

– Малышка, – прошептала мама и погладила меня по щеке. – Я и не знала, что он тебе нравится.

Я кивнула и посмотрела в окно, на студентов, занятых ежедневными делами. Все они так беззаботны, им не пришлось причинять боль любимым. Они не чувствуют пустоты, заполнившей мою комнату.

– Это несправедливо, – вздохнула я. Сердце то стучало быстрее, то замирало, но эти ощущения уже давно меня не удивляли, потому что стали частью моей жизни. – Почему Бог свел меня с ним именно сейчас, когда уже слишком поздно? – Я посмотрела на маму. – Почему Он так жесток?

Мама присела на краешек кровати.

– Возможно, этот юноша появился в твоей жизни, чтобы сделать ее лучше. Ты никогда не думала об этом? Может быть, он появился как раз в нужное время, когда ты больше всего нуждаешься в присутствии самых дорогих тебе людей.

Если бы мое сердце могло биться еще быстрее, оно непременно сделало бы это. Я покачала головой.

– Мама… – В животе у меня образовалась холодная пустота. – Что, если врачи не найдут для меня сердце? – Мама вздрогнула. Самое тяжелое в моей болезни – видеть, как из-за нее страдают мои близкие. Наблюдать их муки – самая жестокая пытка. Поэтому Кромвеля я от этого избавлю. – А если я позволю ему быть рядом и не справлюсь? Разве я могу так с ним поступить? Как я могу причинить ему такую боль?

Мама взяла меня за руку.

– Золотце, а ты не думаешь, что молодой человек имеет право сам сделать выбор? У тебя на плечах и без того лежит тяжкая ноша, не утяжеляй ее еще больше, принимая за него решения.

Я представила, что Кромвель постоянно находится рядом, подумала о предстоящих мне неделях и месяцах борьбы. Как было бы здорово противостоять недугу не в одиночку, а вместе с ним!

Удушающее черное облако страха слегка рассеялось, и сквозь него пробился лучик света.

– Твой папа тоже скоро будет здесь, золотце. Давай-ка соберем твои вещи и поедем домой.

Я сидела на кровати и отдыхала, пока мама с папой таскали мои вещи в машину. Мама ждала в своей машине, пока я закрывала комнату, а папа отогнал мою машину к нам домой. Наконец я вышла на улицу.

– Я звонила Истону, – сказала мама. Я сделала глубокий вдох, и мама сжала мою руку. – Мы должны ему рассказать, Бонни. Дольше тянуть нельзя.