Так все и продолжалось — Финн взял ее в заложницы. Александра судорожно хваталась за простыни и подушку, из горла вырывались хриплые крики. Шли минуты или часы? Она утратила ощущение времени, не понимала, где находится, и только чувствовала ритмичные движения его сильного тела.

Финн. Она понимала, что выкрикнула это имя сама, но почему голос совершенно незнакомый?

Когда она решила, что больше не может терпеть и вот-вот испустит последний вздох, его движения стали быстрее.

Разрядка оказалась внезапной и полной. Крик Александры заглушила подушка. Женщина почувствовала, как Финн вышел из нее, лег рядом и прижал к себе, ожидая, пока прекратятся восхитительные спазмы.

Она не могла двигаться, не могла думать. Ее тело лишилось энергии, конечности налились свинцом.

Финн прижал Александру спиной к себе.

— А теперь, дорогая, — прошептал он ей в ухо, — ты выйдешь за меня замуж?

Александра не намеревалась спать. Ей не хотелось терять ни мгновения из тех нескольких часов, которые были им даны. Тем не менее она внезапно обнаружила, что выплывает из бархатною забытья в темной комнате, где все свечи, кроме одной, были погашены. Финн лежал рядом.

— Который час? — спросила она и попыталась встать.

— Тише, дорогая. Думаю, около двух.

Голос Финна был тихим и успокаивающим, а сильные руки снова уложили ее на подушки.

— Ты позволил мне спать! — обвиняющим тоном воскликнула она.

— Ты устала.

— А сам все это время бодрствовал?

— Дорогая, я проспал весь день — до пяти часов вечера. Сколько же можно? У меня сна ни в одном глазу.

Александра заворочалась и повернулась к нему лицом.

— Извини, тебе, наверное, было очень скучно.

— Вовсе нет, — заверил он и поцеловал ее в нос.

— Ты голоден? Я принесла из кухни корзинку. Там сыр, хлеб, вино и божественный миндальный торт. Это поможет тебе уснуть.

— Но я не хочу спать.

Александра рассмеялась и погладила его по щеке.

— Принеси корзинку.

Они поели в постели, посыпая крошками простыни, а потом снова занялись любовью — неторопливо, расслабленно, умиротворенно. Они меняли позы, познавали друг друга, пробовали друг друга на вкус. Все было так чудесно, что Александра потеряла счет времени, и когда Финн вышел из нее, и лишь потом излил свое семя, ей показалось, что она лишилась части своего тела. Ей хотелось сказать: останься во мне, не уходи. Но это было равносильно принятию брачного предложения. Принять его семя, допустить вероятность рождения его ребенка, будущего с ним, брака.

Она, наверное, опять заснула, поскольку через некоторое время обнаружила себя на руках у Финна. Он прикрыл ее платьем и нес по темному коридору в ее комнату.

— Не надо, — прошептала Александра, тщетно стараясь избавиться от сонного дурмана. — Кто-нибудь может нас увидеть.

Губы Финна коснулись ее волос.

— Знаешь, пожалуй, я надеюсь, что так и будет.

Он легко нашел ее дверь и уложил в постель как раз в тот момент, когда первые лучи рассвета осветили зубчатые холмы на востоке. Она помнила, как ее лоб поцеловали теплые губы, потом скрипнула закрывающаяся дверь. И все.

Канун дня летнего солнцестояния

Финн не мог видеть осуждающего взгляда Джакомо, но чувствовал, что теплый воздух мастерской насыщен презрением.

За последние несколько недель он научился чувствовать.

— Ты опять пришел выбранить меня за неосмотрительность, Джакомо? — спросил он, не глядя на итальянца.

Финн снова устанавливал батарею, проведя целый ряд усовершенствований, и не мог позволить себе отвлечься.

— От женщин все неприятности, — сообщил Джакомо.

— Да, я знаю, ты мне это уже неоднократно говорил, и все же я люблю ее. Так что отвали, приятель.

— Отвалить? Что это значит?

— Это значит не лезь не в свое дело. Не приставай. В общем, что-то в этом роде. Кстати, а зачем ты пришел?

— Письма, — произнес Джакомо и бросил на рабочий стол несколько конвертов. — И вопрос.

— Джакомо, — простонал Финн, — только не это. Твой вопрос может подождать?

— Она сказала леди? Другим леди?

Финн сделал паузу:

— Нет.

— Она сказала, что выйдет за вас?

— Пока нет.

— Она сказала, что любит?

Финн ткнул в сторону Джакомо проводом, который держал в руке.

— Послушай, приятель, ты переходишь все границы. Хватит. У меня нет привычки болтать о женщинах вообще, и уж тем более не с таким женоненавистником, как ты. Уж не знаю, откуда тебе все известно, но…

— Это нетрудно, синьор Берк, — вздохнул Джакомо. — Я видел ваше лицо утром, я видел свет в вашем окне ночью, когда остальные были темными.

— Я часто работаю по ночам.

— Работаете? — Джакомо закатил глаза. — Смешно. Значит, вот как англичане называют это дело.

— Ну почему ты пристал именно ко мне? — взвыл Берк. — Что я тебе сделал?

— От этой работы одни неприятности. Увидите. Однажды вы убедитесь, что я прав. Женщинам нельзя доверять.

Финн выпрямился. Завтра наступит первый день лета, и хотя двери каретного сарая были широко распахнуты, чтобы впустить прохладный ветерок с холмов, к полудню в мастерской становилось очень жарко и душно, особенно когда работало динамо, заряжая батарею для вечерних испытаний. Он почувствовал, как с затылка под воротник потекла тонкая струйка пота.

— Для леди Морли соображения чести — не пустой звук. Я бы доверил ей свою жизнь, — утвердил Финн и дотянулся свободной рукой до стакана воды, стоящего на краю стола.

Джакомо пожал плечами:

— Все любовники, молодые любовники, одинаковы. Они думают, что знают все. Они думают, что узнали самое важное, чего никто раньше не знал. Но помяните мои слова, мистер Берк, женщины не могут быть честными по своей природе. Они не стоят.

Финн поперхнулся водой и долго не мог откашляться.

Джакомо оживленно жестикулировал.

— Они не стоят, мобильны, словно весенний ветер.

— Как что? Ах, я, кажется, тебя понял, — произнес Финн, поставил стакан и задумчиво почесал подбородок. — Ты хотел сказать, что они неустойчивы, переменчивы.

— Ну, да, я так и сказал. Помните песню? — И Джакомо удивительно приятным голосом пропел: — «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене…» Так вот. Это чистая правда.

— Да, но ведь оказалось, что красавица вовсе не была ветреной. И в этом смысл арии. А ветреным был герцог. В этом и заключается ирония.