Но не одна любовь объединяла сестер — их роднило желание заработать. И побольше. Лена окончила медицинский и пошла по стопам отца. Папины друзья помогали ей делать карьеру: она защитила кандидатскую, потом докторскую и уже в сорок два года возглавила областной психоневрологический диспансер и областную комиссию по психиатрической экспертизе — не без помощи щедрого любовника, профессора психиатрии, который был старше ее почти на четверть века. Любовник был верен Елене до гробовой доски, брал ее с собой на конференции, съезды и даже за пределы «железного занавеса». Со временем «железный занавес» рухнул, но комиссия осталась, а вместе с ней — значительный приработок. Многие годы он кормил сестер Гольд и теперь шелестел не рублями, а долларами.

Заключался он вот в чем: всегда находились люди, желающие, чтобы какого-нибудь их родственника признали невменяемым, особенно если этот родственник жил в большой квартире, да еще один. Или жена не могла справиться с загулявшим паскудником-мужем, угрожающим разделом недвижимого и движимого имущества. А сколько внучков хочет переселить строптивых бабушек-дедушек на задворки — какая разница, где в телевизор пялиться? Да какие только причины не заставляли граждан обходить советские и постсоветские законы!

…И вот они сидят напротив Ани, Роза Францевна и Елена… Сестры смотрят на Аню совсем не так, как раньше, а по-деловому. Вошли, поздоровались и все, никаких эмоций. Со дня их последней встречи прошло более пяти лет, но они совсем не изменились. Разве что Роза Францевна немного похудела, но ее это не портило.

— Значит, так и решим: вы никуда не выходите из квартиры. — Речь Розы Францевны текла медленно. Она внимательно смотрела на Аню, как будто проверяла, понимает ли девушка, о чем ей говорят. — В школу не ходите. Продукты вам принесут двое замечательных ребят, Степа и Никита, — Роза Францевна посмотрела на часы, — они будут здесь в два или в начале третьего. Вы меня поняли?

— Да, — кивнула Аня.

Она делала так, как сказала ей Элеонора Кузьминична: «Слушайся их беспрекословно, и у тебя все будет хорошо».

— Степа и Никита все время будут здесь…

— Зачем?! — воскликнула Аня и тут же опустила глаза.

Ее же просили выполнять все беспрекословно, тогда все будет хорошо. Тогда найдут Женьку, а это главное. Ох, а как же документы? «А что, если Шурка уже продала нашу квартиру?» — подумала Аня, и волосы у нее на голове зашевелились.

— Простите… Да, хорошо, они будут здесь.

Роза Францевна продолжала говорить, а Аня не переставала думать о брате. Почему он поехал с Шуркой? Чем она его заманила?! Ведь он ее не любит и боится. Где он сейчас? Сытый? Голодный? А вдруг заболел? Простудился? А вдруг… Эту убийственную мысль Аня яростно гнала прочь, но даже если мысль эта какие-то полминуты успевала покрутиться в ее голове, ноги у девушки тут же отнимались.

Сестры задавали много вопросов, и, отвечая на них, Аня наконец отчетливо обозначила отношение к ней Шурки — ненависть. Да что говорить — она давно это поняла, только вот назвать своими словами не могла. Не отваживалась. Даже себе… Ведь они жили в одной квартире, ели за одним столом, у них были пусть маленькие, но общие семейные радости. «Так нельзя, — думала Аня, — жить в одном доме и ненавидеть друг друга. Это бесчеловечно. Если живете вместе, если сделали такой выбор, то старайтесь подружиться, помогайте друг другу, ведь за пределами дома вы никому не нужны, никому! Не можете жить в мире — расставайтесь! Ведь как это жутко, когда ты дома никому не нужен! А за его пределами нужен? Нет!! И время еще какое — с экрана телевизора только и слышишь: обокрали, отняли, изнасиловали, убили, террористы дом взорвали, случился военный конфликт… И где от всего этого спрятаться? В доме… Родном доме. С родными и любимыми. Ладно, пусть с неродными и нелюбимыми, но только бы в спину не ударили. А тут ударили… Эх, Шурка! Права Елена Францевна, она же психиатр — Шурка ей мстит. За дядю Васю, за тетку Катю. И за тот день, когда не стало Рекса… Только о том дне Елена Францевна ничего не знает… И не узнает. И никто не узнает…»

— Что ж, Аня, теперь картина более-менее ясна. — Роза Францевна посмотрела на часы, и тут в дверь позвонили.

Это были Степа и Никита. Амбалы, иначе не скажешь. Плечи и челюсти квадратные, кулаки размером с пудовые гири. Один из них, как потом Аня узнала — Степа, держал в руке небольшую дорожную сумку. Сестры увлекли парней в кухню и пробыли там не менее пятнадцати минут. Аня все это время сидела как на иголках — она с трудом сдерживалась, чтобы не выскочить на улицу и не броситься на поиски Женьки. Куда? Непонятно. Но надо же что-то делать! Надо останавливать прохожих и показывать его фото! А она вместо этого сидит и ждет…

— Анечка, мы уходим, — услышала девушка и выбежала в коридор.

— А… а дальше что? — Ей казалось, что как только сестры уйдут, уверенность в том, что она должна делать так, как они сказали, улетучится…

— Дальше — ждать. — Роза Францевна повесила на плечо сумку.

— Ждать? — Аня сцепила пальцы. — Хорошо, я буду ждать…

— И последнее… — Роза Францевна подняла вверх указательный палец, точно как Кузьминична. — Свет не включай, окна не открывай. Будто тебя здесь нет. Когда они вернутся… а они обязательно вернутся, в коридор ни в коем случае не выходи. Спрячешься в своей комнате. Поняла?

— Поняла. — Аня кивнула и понурилась.

— Ну, выше голову, детка, — приободрила ее Елена Францевна, — все будет хорошо. И слушайся ребят, они твои друзья.

После ухода сестер Степа и Никита вернулись в кухню и вскоре позвали Аню. На столе стояли пластиковые коробки с едой и три бутылки минеральной воды.

— Меня зовут Степан, — сказал тот, что нес сумку, — а это Никита. Дай поднос.

Аня открыла шкаф над духовкой и вытащила из него пластиковый поднос с изображениями подсолнухов. Через минуту на нем стояли бутылка минеральной воды, пластиковая коробочка с квашеной капустой и тарелка с жареным куриным бедром и апельсином.

— Это тебе. Иди в свою комнату. Свет не включай. Телевизор тоже.

— В моей комнате нет телевизора.

Степан пропустил ее слова мимо ушей и продолжил тем же безразличным тоном:

— К окну не подходи. Если надо в туалет — три раза постучи в свою дверь. Поняла?

Аня кивнула.

— А хлеб у вас есть? — спросила она, глотая слюну, — в хлебнице был только заплесневелый.

— Нет.

Аня взяла стакан и пошла в свою комнату.

На сытый желудок мысли веселее. Сидя на диване, Аня почистила апельсин, разделила на дольки и медленно съела. …Какие же они хорошие, Роза Францевна и Елена Францевна. И Лидия Львовна, и Кузьминична. А ведь могли плюнуть на нее, она ведь им никто. Они так беспокоятся о ней, о Женьке… А эти парни? Хм… Это здорово, что есть такие люди. Надо отдать ваучеры Лидии Львовне. Просто так. Неудобно после такой помощи брать с нее деньги. Хотя… Надо взять деньги и дать сестрам. А Львовне большущую коробку конфет. И Кузьминичне тоже. Они с Женькой как-нибудь проживут, продадут что-нибудь. Но это потом. Сейчас главное — найти Женьку. И Шурку из дома вышвырнуть, чтоб духу ее здесь не было. А потом… Потом можно пустить на квартиру кого-то. Двух студенток, например, а после окончания школы Аня пойдет работать. Львовна сказала, что если она освоит бухучет, то с работой проблем не будет.