— А что если нам встретиться вне? Сегодня вечерком я предпочитаю.

— Да что вы говорите! — приторно не польстилась девушка. — Какой вы напористый вдоль и поперек. — Она равномерно тронулась дальше. Остановилась внезапно и, повернувшись, возмутилась: — Когда конкретно и где, я так и не услышала!

В постели имела привычку щебетать глупость и была трогательно нежна. Больше всего Егора завлекали редкие состояния, наваливающиеся неукротимо, другой раз в самые неблагополучные моменты, когда Марина исчезала, широко и тревожно глядела прекрасными глазами в нечто, и добыть ее оттуда не представлялось возможным. В эти секунды наблюдать за ней было вкусно и щекотливо, и Егор любовался сбоку, не извлекая человека из отрешения. Пытался, когда Марина добиралась до жизни, порыть, где находилась товарищ, но она реагировала болезненно, всем видом показывая угнетение. Егор обижался, ревновал, однако лазить перестал. И бытовая, домашняя жизнь ее представлялась смуглой, допускался туда Егор неохотно и больше в связи с косвенными обстоятельствами. Был предъявлен брат, улыбчивый и словоохотливый молодчик за тридцать, имя которого произносилось в городе с романтическим в те каленые годы пиететом. Это служило одной из причин, по которой Егор и сам сторонился доверительных тем.

Эпизод. Дело случилось на Азовском море под Мелитополем, куда укатили по настоянию Марины — Егор при выборе пункта настаивал на Сочи. Осели в некоем дешевом, бывшем заводском санатории (Марина очутилась существом весьма экономным — это при брате, который «весь покрытый зеленью»), заполненном на четверть (сюда заводские приезжали в основном по выходным), чрезвычайно замызганном. Обещанным комфортом не отдавало — Украина хирела и опыт прежних поездок оказался ветхим воспоминанием (впрочем, саму предводительницу реальность ничуть не опечалила). Номер был обшарпанный, с запахом недавнего чадного, забубенного присутствия. Косенько висящая картина, явно рукотворная, ибо пейзаж был вопиюще неумел, посматривала не без укора. Первая вылазка совершилась в столовую — надо сказать, неожиданно щедрую и умелую — и сразу напрягла. Официантка добросердечно узнала Марину, и та незамедлительно принялась шокать и применять прочую мову. Далее она умчалась в закрома кормилища, неделикатно оставив Егора одного, а самое скользкое — вернулась в загадочном блеске глаз.

Дальше произошло море, бурливое и шумное из-за тяжелого, непрогретого — начало июня — песка, грязные и плотные облака суетливо возились, и мало что твердило о благополучии. Пустынный пляж навевал размышления, от которых хотелось избавиться. После получаса терзания под дряхловатым, будто прищуренным солнцем, Егор тронулся в лавку, оставив довольную жизнью и распластанную Марину. Заодно наскоро, этого хватало чтоб составить полное впечатление, ознакомился с поселком: румяные низкорослые мазанки, добротно упакованные в пышную зелень, редкие местные бабы в цветастых платках с равнодушными физиономиями, плюгавый и замурзанный дядя в непомерных штанах и чунях. Правда, имели случай гарные молодки с юбками о пуп и пуляющими взглядами… Верно, портвейн отеплил (водка показалась чрезмерной), и в дальнейшем Егор средством охранительно пользовался.

Делать в санатории было нечего совсем, даже телевизор приходился один на этаж и вокруг него собирались упитанные и ворчливые личности с почти воинственным отношением к России. Занимательно, что один из обитателей, завзятый хохол Сеня приноровился систематически прилепливаться на пляже к нашей парочке и угощаться дармовщиной, вслед чему начинал несусветно хаять москалей и страну в целом. Вечером после ужина Егор уводил Марину преимущественно за край села, где на берегу лимана, лысом и непритязательном, они осваивали портвешок — количество неуклонно возрастало — занимались любовью («занимались» было словом исчерпывающим, ибо все больше процедура смахивала на производственные отношения), и как смеркалось, благо это происходило рано и быстро, шли спать.

В закрома столовой уносилась Марина прилежно, скидывая Егору, что сплетничает там с подругой детства, которую он увидел краем глаза и был повергнут в сомнение, а вот парни, причем как казалось с насмешливыми улыбочками, оттуда регулярно вымелькивали. Дошло до того, что однажды Егор дежурно отчалил с пляжа за флаконом и, набредя на медработника Ингу, латышку, преисполненную возраста и явно видавшую виды, плотоядного взгляда и непонятно как сюда занесенную, немало с ней фривольно препирался — добравшись же обратно, Марину не застал. Вернулась личность не в меру запоздало и имела размазанную на губах помаду. На укор отговорилась тем, что встретила знакомую семью, со всеми перецеловалась и прочее. Семью Егор так и не увидел.

В отместку товарищ принялся напропалую кокетничать с означенным медработником. Самое забавное, что Марина сходу сунулась дружить с этой дамой и шушукаться, весело поглядывая на Егора. В довершение ринулась на местный обряд лакомиться чаем с растопленным в нем маслом, что уже совершенно не лезло в ворота. Словом, окончательно проявилась провокатором чистой воды. Отношения, в общем, были рваные и то, что Егор нервничал в ответ на кунштюки Марины, было для него внове и отчетливо талдычило о предстоящих недоразумениях.

Совершенно получился дальновиден, ибо когда Марина оказалась беременна, она соорудила притязательную сцену. Узнав об интересном положении, подруга первым делом сообщила Егору. «И что теперь?» — простодушно поинтересовался наш герой.

А теперь внимание:

— Понимаешь, так получилось, что папа не ты.

— Не понял, — сказал герой, и ему хочется верить.

— Ну… так получилось. Меня изнасиловали… — Тут Марина предупредительно взорвалась глазами и немножко истерически ополчилась: — Фу ты, ну ты! Будто мы не в курсе, что девушек периодически насилуют!

— Кто? — не нашел ничего другого Егор.

— Мужчина, не беспокойся!.. Если ты так настаиваешь, один мой старый знакомый… Если хочешь знать, до тебя у меня с ним были отношения.

— Понятно. Изнасиловал.

Марина вспенилась:

— Да, изнасиловал! Я сказала, что это будет неправильно с его стороны, потому что дружу с другим человеком… (Вызывающе) С тобой, между прочим! Я назвала имя и фамилию.

Егору стало смешно, соответственно он засмеялся. Разумеется, болезненно.

— Замечательно. И что дальше?

Марина округлила прекрасные глаза:

— Ты меня об этом спрашиваешь? Не надейся, аборт делать не собираюсь. Я не для этого родилась.

— Понял, мне, иными словами, от ворот поворот. — Егор как мог изладил позу удовлетворения.

Не тут-то было, Марина ужаснулась:

— Что это значит! Ты меня бросаешь? Ах, какие мы беспардонные!

— Так ты же хочешь рожать — и не от меня!

— А что ты требуешь, что я могу сделать? — Была изображена крайняя степень недоумения.

Дальше действия ее перешли в разряд телесных и даже рукоприкладства — оказались в ходу слезы, ноготки и даже предметы. Егор ретировался, поскольку нарывало произнести что-либо нездоровое, а может и поступить. Но удивительное произошло позже: он очутился абсолютно не понят собой, ибо по поводу этих сущих пакостей перенес множество тяжелых дум, существования которых даже в сугубо каверзном состоянии не мог представить. Справедливости для отметим следующее: в Ноябрьский Егор, по существу, смылся. Люси предложила, то ли нечаянно попав, то ли каким-то образом проведав о неурядицах (он так и не решился впоследствии уточнить, хоть маяло).