– Ствол оставлю у входа в ущелье. Мне ни к чему. Бубен – тоже.

Советник посла Сибирской Республики опустил тюнгур на землю, подобрал «дыродельчик». Деловито осмотрел оружие, чем еще сильнее заинтересовал Брейгеля: приоткрыл затвор, проверил обойму, выставил пистолет на предохранитель.

– А также мне фиолетовы ваши дальнейшие взаимоотношения с этим дерьмом, – добавил сибиряк после короткой паузы, качнув кистенем в сторону шамана.

Тот, словно в трансе, даже не пытался сбежать или сказать что-то в собственную защиту.

– Устраивает план, Рамон?

Аура этого человека, если бы таковая субстанция существовала, не могла быть синей.

Она черно-белая, как и у самого Брейгеля. Она чиста, проста, прекрасна и подобна совершенным произведениям искусства. Она достойна долгой жизни. И дело совсем не в чувстве долга, хоть объективно Леон и оценивал шансы на сольное освобождение близкими к нулю… Буньип не станет убивать своего спасителя.

Во всяком случае, сейчас и здесь.

– Да.

– Тогда приятного вечера, – подытожил советник, подхватывая обнаженный варварский клинок и заходя австралийцу за спину. – Надеюсь, больше не свидимся…

Веревки ослабли, Буньип едва не упал вперед.

Удержался на ногах, растирая омертвевшие запястья. В голове сразу зашумело, но он заставил себя осторожно обернуться, не выпуская шамана из поля зрения.

Сибиряк исчез с каменистого острова, словно Леона на самом деле спас мифический дух, а не человек из плоти и крови. Брейгель прислушался к легким удаляющимся шагам, помассировал виски. И шагнул к поверженному каму.

До рассвета им предстояло о многом поговорить. Откровенно, по душам… Что там старик сочинял про вырванное из груди сердце?

Оставалось только решиться.

Сделать последний шаг, выполнить предназначение, сорваться направленной в мишень стрелой. Однако это, и Степан в полной мере отдавал себе отчет, оказалось нелегко.

Именно поэтому Листопад час за часом шлифовал свой план, заставляя «балалайку» строить посекундные варианты, бракуя их и создавая новые. Он хорошо понимал, что лучшее – враг хорошего. Но заставить себя забрать «раллер» и пуститься на штурм резервных операционных боксов так и не мог.

Презирая собственную трусость, Листопад сбросил ноги с неудобных нар. Когда дух слаб, его укрепляют молитвой, и юноша опустился на колени, едва уместившись на полу своей крохотной кельи.

– О, могучий Геос, плоть и душа мироздания, кровь и кости ее, сердце и разум. О, терпеливая Гея, мать Земли и сама Земля, взываю к тебе…

Узкая лодочка ладоней машиниста сжимала серебряный талисман совершенно иной Традиции, но Листопад не видел противоречий. В конце концов, Цифра – истинная дочь Земли, рожденная во благо. И именно она, как восставшие титаны, поможет одолеть обезумевших богов современности и их союзников…

– Молю тебя, Гея, дай мне силу! Не позволь сойти с избранного пути… – горячо, торопливо и чуть слышно, чтобы не привлекать интереса соседей, шептал Степан. – Укрепи мысль мою, пусть вихрем ворвется она в храм Поэтессы, обгоняя цифровые сигналы!

Этим словам Листопада не учил никто, даже Порфирион.

Более того, наставник наверняка бы даже посмеялся, услышав жаркий шепот, в котором наивно мешалась вера в мстительную мощь Иерарха и поклонение Эммануэли Нейк. Гринивецкому, впрочем, сейчас на мнение Порфириона было наплевать – бормоча импровизированную молитву, он настраивался на личную битву, изгоняя последние тени страха…

– Преврати руки мои в кремний, всемогущая Гея, – бормотал Степан, упершись лбом в алюминиевый край кровати. – Пусть библиотека памяти моей откроет доступ к бездне ее, и не укроется от разума раба твоего ни единая крупица данных. Измени архитектуру мозга слуги твоего: молю о том, чтобы стал он подобен матричному кристаллу. Пусть интеллект мой станет острым мечом, лишенным предательских сомнений.

Что там – в новых мирах, куда из родительского гнезда спешат птенцы-предатели? Что там, куда инфаркт планеты открыл двери? Бесплодные пустыни? Дожди из жидкого метана? Запредельные температуры? Враждебные аборигены? Или безграничные ресурсы, ради которых все и затевалось?

Конечно, ресурсы.

Богатства, на пути к которым верхолазов не смогут остановить ни метановые дожди, ни восьмирукие иноземцы, вставшие за защиту своих необычных домов. Нефть, газ, питьевая вода, драгоценные камни, металлы и чистая древесина, за которые опять польется кровь. Золотое руно, в поисках которого каперы и корпорации снова откроют свою истинную суть.

Они начнут войны…

– О, глупцы, мечтающие о колосящихся полях Terra Incognita! Неужели покидаемый вами мир недостоин большего? Неужели недостоин почтения и заботы?!

Степан и не заметил, как закончил молитву, продолжая злобно бормотать все, что приходило в голову. Пальцы сжали образок Святого Чайки так, что стало больно.

– Достоин… Достоин! Хватит пороков, глупые люди. Хватит вычерпывать до дна любой найденный колодец. Хватит жадности и корысти… Как можно быть такими слепцами?.. Человечество больше не будет убивать все, до чего дотронется… Мы покажем как. Покажем, почему…

Ни одно живое существо не покидает свой дом только потому, что он захирел. Кроме человека, разумеется.

Хороший хозяин так не поступает. Дом нужно ремонтировать. Починить прохудившуюся крышу, укрепить пошатнувшиеся стены, залить пенобетоном трещины фундамента, вычерпать из подвалов сточные воды и наладить канализацию…

А когда «Гвардия Иерарха» наберет силу, она убедит «Науком» поделиться Новой Энергией со всем человечеством, и тогда в дом снова придут свет, тепло и уют. Они сумеют. И он – Листопад, станет одним из первых мучеников, положивших свою судьбу на алтарь возрождения…

От размышлений, преисполненных негодования, отвлек шум в коридоре.

Степан поднял голову, прислушиваясь. По техническому лазу, где обосновались «тараканы», шли люди. Шумно, дерзко. Открывались картонные двери, слышалась китайская речь.

Листопад встал с колен, чувствуя, как стремительно цепенеют ноги. Будто Гея и вправду услышала его молитвы, превратив конечности в хрупкий кремень. Он затравленно осмотрелся, как если бы в коморке существовал запасной выход.

В следующую секунду в фанерную дверцу постучали. Кулаком, несколько раз, чуть не разбив хлипкий шпингалет.

– Открывай! – раздался чей-то грубый голос.

Степан закусил губу, еще раз лихорадочно осмотрелся. Хотел выкрутить лампочку, чтобы в дверные щели не пробивался свет. Но в это мгновение створку рванули на себя, и условные засовы не выдержали – треснули.