— Бред! Нет там никого, или… Глеб, это снова ты? Не пугай меня!

Половицы ответили дружным скрипом — будто кто-то тяжелый устал, наконец, красться на цыпочках и шагнул решительно вперед. Из темноты к свету, к ней!

Зрачки Наташи стали расширяться…

Глеб встречал эту ночь почти спокойно, даже без алкоголя. Не привык накатывать «для храбрости» или топить проблемы в градусе, а вот скука и бездействие приводили к флакону почти всегда. Река жизни превращается в лед, двигаться некуда, вмерзаешь в него по колено, еще выше… нет, сегодня явно не тот случай! Сегодня главные дела завершены, и от новых телодвижений ничего уже не зависит. Дина проинструктирована, Макс и так все знает. Мастер неведомый на встречу согласился. Осточертевший номер гостиницы сменится завтра чем-нибудь другим — это уж как встреча пройдет. Пока можно просто лежать на тахте в наушниках, слушать русский рэп и тихо уплывать. Дина сидит у окна, серую дождевую пелену скрыла пелена ночи, время остановилось. «Баста» и «Кровосток», дождь и Дина, дремота и отсутствие мыслей. Рассвет все ближе…

* * *

Ночь рождает призраки — смутные тени прошлого. Силуэты, лица, обрывки разговоров. Непонятое и недосказанное…

…Год 2009-й, Москва, весна. Квартира в спальном районе, лицо Мастера, странная пустота во взгляде.

— …Жалею, что сейчас нет тайных монашеских орденов. Их члены, кстати, не бедствовали, являлись вполне адекватными людьми, но с идеей. Чистили общество от погани. Это ведь гораздо сложнее, Дина, чем тупо потреблять. Для того чтобы люди на такое решились, должно быть еще что-то, кроме желудка, хотя кормить их тоже надо. Тех, кто не очень верующий, можно привлекать другим: например, красивой символикой или звучными тайными титулами. Ты не поверишь, сколько серьезных дядек любит в это поиграться! Те же масоны или СС, например.

— Опаньки! — щурится она недоверчиво. — Этак мы до Синей Бороды дойдем или до Чикатило!

— Зря смеешься. В основе любого ордена стояли просто люди, такие же, как мы с тобой. Они творили Историю и сами становились ее частью. Для этого как раз нужна Вера! Вот СС власть в Германии удержали бы, если б не полезли воевать со всем миром. Это ведь были не просто головорезы с «газенвагенами», а оккультная структура, язычники, искатели древних мистических учений. Отсюда все эти черепа и руны на петлицах. Загадочное притягивает, притягательное становится модным. А модное привлекает деньги.

— Позвольте проследить ход вашей пафосной мысли, Мастер. Где деньги, там и власть, так? Через пару лет по Москве маршируют колонны в черных мундирах, потом факельные шествия, потом тебя в президенты… а что — вполне гламурненько! Лишь бы твоих адептов не спутали с гей-парадом, те мальчики тоже любят фашистскую форму!

— Не говори ерунду, — говорит он спокойно, и это спокойствие пугает ее вдруг по-настоящему. Лучше бы орал и обижался, слюной брызгал, как нормальный советско-российский псевдоинтеллигент, придумавший (на кухне, за рюмахой) план спасения мира! — Не говори ерунду и не уподобляйся либеральным болтунам. Идея нацизма себя дискредитировала, и эта символика России не нужна, тут ты права.

— И какая же нужна символика?

— Сильная. Время медитаций под луной проходит, сейчас надо собирать всех в единый кулак. Если даже христианская идея, то без всяких там «подставь другую щеку»! Хватит уже быть жертвами!

Его рука ныряет под полу пиджака, и перед лицом Дины появляется нож. Желтый, тускло блестящий, с ладонь длиной. Рукоять — православное распятие, клинок выглядит изящным, но острым, как шило.

— Он что… золотой? — спрашивает девушка осторожно, провожая взглядом медленное покачивание кинжала. Извечная женская любовь к драгметаллам затаилась и прижухла в глубине души, напуганная смертоносной формой изделия. — Кого ты им будешь резать?

— Это символ. Такой стилет, из чистого золота, может быть только у лидера. Как корона. Для приближенных сделаем серебряные, а рядовым можно и настоящую сталь. Ритуальное оружие и знак принадлежности к Братству.

— Какой же ты еще мальчишка! — улыбается она, глядя почти нежно. — Почему вы, мужики, всю жизнь во что-то играете? Не успеваете в детстве?

— А почему вы, бабы, так любите все упрощать? Семья, дети, дом, телевизор… Дай вам власть над миром, так вы задушите всю идейность, чтоб не мешала быту!

Кажется, ей удалось-таки его разозлить — улыбка на губах еще играет, а вот глаза стали совсем нехорошими. Он вообще очень изменился за этот год, будто мозги переставили. Или сердце. Или подступил вдруг простой, хоть и богатый, человек к невидимой черте, за которой можно стать почти богом. Она здесь, у всех под ногами, но случайно ее не перешагнешь. Не пропустит она постороннего! Грязный монгольский пастух переехал эту грань на кургузой лошадке лет восемьсот назад — и степь загудела от топота тысяч копыт, а хрупкая цивилизация той эпохи содрогнулась, увидев зарево на горизонте. Потом были капрал-корсиканец в треуголке, бесноватый немецкий ефрейтор, усатый грузин-террорист, еще всякие, помельче. Человек по фамилии Вендерецкий увидел пока лишь смутный контур Линии Небожительства — а глаза уже изменились. И мысли. И символ власти в руках появился — не держава со скипетром, а клинок, право отнимать жизни во имя Идеи.

— Мы, бабы, мыслим приземленно, — улыбается Дина, разряжая затянувшуюся паузу. — Но кое-что мы умеем оч-чень даже хорошо! Например, сейчас я иду в душик, мой Мастер, а все великие планы можем обсудить позже. Потом. Если захочешь…

Прошлое и настоящее. Обшарпанное дерево подоконника, пыльное стекло, фонари за окном. Рубеж между днем вчерашним и ЗАВТРА, когда ничего уже будет не изменить.

* * *

Макс нынче расслаблялся. В клубе, под тихий музыкальный релакс и плавные движения танцовщиц. Дымилась тонкая сигара, ароматизированный дым стелился к потолку, перемешиваясь с пластами дыма чужого. Полумрак, приглушенная речь, темные силуэты за соседними столиками. Клуб для людей зрелых и не жаждущих лишнего общения. Речевой аппарат пусть нынче отдыхает, тело расплавится в мягком кресле, а вот мозгам расслабляться некогда. Не привык Макс голову выключать, ни в горе, ни в радости — это роднило его с Глебом и многими другими, приученными надеяться только на себя. С детства не привык, болтаясь по дворам, когда ровесники глушили одеколон под плавленый сырок, а он неизменно отказывался. С юности, когда фарцевал у «Интуриста», лавируя между милицией и первыми советскими рэкетирами. В перестройку сделал верный прогноз, но и тут без контроля не выжил бы, сорвался давно с этой слаломной трассы. Он и сейчас не планировал останавливаться — планов громадье, скорость нарастает, и азарт с годами никуда не делся. Хороший мужской азарт, будто травишь зверя, как дворяне в старые годы, на коне, с плеткой и кинжалом, готовый прыгнуть сверху на хребет. Последние лет десять охотничья радость выпадает нечасто, слишком цивилизованной стала жизнь. До зевоты.