Тем приятней будет день завтрашний.

Сигаретка туманит мозги, стены клуба теряются во мраке, тело превратилось в дым и тихо плывет к потолку. Мозг работает. Прокручивает десятки и сотни деталей — даже мелкие, вроде аккумулятора к видеокамере и боковых дверей «тойоты». Дверцы нужно смазать еще разок, аккумулятор зарядить… да много чего нужно. Каждая мелочь завтра будет важна! Приказы давно отданы, люди работают, а утром Макс обязательно проверит все сам.

Это будет завтра.

* * *

Мастеру нездоровилось. Может, годы проклятые сказываются, только не хотелось отставному комитетчику Вендерецкому участвовать в завтрашнем дне. Решительно не хотелось! Чужой сценарий, мутные цели и полная непредсказуемость на финише! Много лет уже не играл Вендерецкий по чужим сценариям — с тех пор, пожалуй, как пропали в буруне реформ малочисленные бумаги, хранившие хоть какую-то информацию об «Управлении 10/21». Не зря пропали, наверное, да и не сами собой. Единственной пуповиной между властью и структурой-фантомом оставался тестюшка, и уж тут родственные чувства сбоев не дали. Со многими познакомил, во многие дома ввел — вплоть до пресловутого «гостевого дома «Логоваза», где олигархи когда-то сговаривались про второй тур для Ельцина. Время текло, как нефть по трубе, иных уж нет, а те в Лондоне, да и сам генерал давно упокоился с миром. Другие люди нынче рулят — что, впрочем, не мешает Мастеру быть на своей территории царем и богом. До сих пор не мешало. Доил бы себе и дальше мелкую монету с дурачков, золотые ручьи сливались бы в бурный поток — на его век хватило бы. Даже не беря в расчет легальные проекты и дружбу на разных уровнях — хватило бы дурачков с монетками. Кой черт дернул затевать эти игры в духе Игнатия Лойолы, с плащами и кинжалами, в конторе не наигрался?!

А может, и так!

Может, власти как раз и не хватало — настоящей! Не над кошельками, а над душами. Встал на горизонте мираж, пугающий, но невыносимо прекрасный, поманил к себе, и у жизни сразу появился новый смысл.

— Этому миру скоро конец, ясно тебе? — Фраза, адресованная господину Каратаеву, повисла в воздухе. Не отвечал Каратаев — молча глядел с компьютерного экрана, весь из себя благообразный. — Мир надо чистить, пока все в говне не потонуло! Кругом извращенцы и наркоманье, сам видишь! Я, как медик, должен сделать большую санацию, иначе будет сепсис и летальный исход. Не мы, так другие начнут чистку, талибы какие-нибудь! Этого хочешь?! Не думал вообще, почему сейчас в мире столько чистильщиков?! А я тебе объясню! Мир вот так защищается от заразы, а мы — его лейкоциты, он нас сам создает! С каждым днем нас будет все больше, и это объективный глобальный процесс!

Молчал Каратаев — светлый прямоугольник в полумраке офиса. Живых свидетелей беседы, к счастью, нет — решат еще, что умом тронулся, а такая репутация вождям ни к чему.

— Идея назрела, понял ты?! Раньше Бог был ближе к народу, ангелов посылал так, по-простому. Спалил Содом с Гоморрой и не поморщился. Потом грешников опять развелось много, и для них Господь придумал святую инквизицию, жутких людей, помогавших миру стать лучше. Крови было полно, зато какие гении в те времена рождались! Это же естественный отбор! Кто вот ты такой, чтобы мне сейчас мешать, а?! Откуда ты взялся?!

Изображение, порожденное игрой жидких кристаллов, вопрос опять проигнорировало — зато в дверь вдруг постучали, вежливо, но решительно.

— Это я, — пробурчал Серафим, стирая одним своим видом весь философский настрой. — Отдохнуть не планируете?

— Я пока не устал. Почему ты не с братьями?

— Обойдутся без меня. Я вот вам броню привез, хочу подогнать.

— Ценю твою заботу, Серафим. Считаешь, что мне надо бояться?

— Это нормальная предосторожность. На вас держится все Братство, а врагов много.

— Знаешь историю с Фиделем Кастро? С человеком, у которого до сих пор очень много врагов?

— Ну… с ним разные истории случались, — ответил Серафим осторожно. Не нравилось ему, когда начинал Мастер вещать в отстраненной манере, а уж сегодня такой настрой вообще лишний.

— Верно, историй в красивой жизни Фиделя было более чем. Одних покушений не сосчитать, и все мимо. Однажды американцы подослали киллера-даму, а наш революционер по этой части всегда был слаб, увы. Не смог отказать красавице. Знаешь, что было потом?

— Ну… он ведь до сих пор жив, значит, киллерша обломалась.

— Не совсем так. Она исправно вынула пистолет и даже прицелилась. Выстрелить не смогла. А Фидель, если верить легенде, глянул с улыбкой в направленное дуло и сказал: «Ты не сможешь меня убить. Меня НИКТО не сможет убить!» Понимаешь?

— И что с ней было потом?

— Отпустил, кажется… да это не важно. Я тебе поясняю, что если человеку суждено стать великим, то ему и броня не нужна. А судьба мелкого трусливого царька меня не устраивает. Забери свой бронежилет. Сам надень.

— Конечно, надену, — пожал Серафим плечами. — Я ведь не ИЗБРАННЫЙ, а обычный мент, по жизни только на себя надеюсь.

— От всего не спрячешься, — усмехнулся Мастер, сделавшись на миг очень простым и очень усталым. — Я и не прятался никогда, Серафим, ты знаешь. Завтра тем более не хочу.

Серафим молчал. Впервые видел Мастера таким — за все годы впервые! Глядел на усталого человека с лицом артиста и синевой под глазами, а мысль стучалась уже о стенки черепа, навязчивая, как дятел: кранты Мастеру! Нельзя идти в бой с такой усталостью во взгляде, и переговоры вести тоже нельзя.

— А может, перенесем? — спросил тихо Сергей, потесняя свою восторженно-верующую половинку. Менту ситуация видна была насквозь, да и выруливать из нее надо по-милицейски. Верить в кого угодно, но самому не плошать. — Мы все-таки не по понятиям живем, можно и продинамить этих. Сведем все на шутку…

— Не получится, Серафим. Я, знаешь ли, вспомнил господина Каратаева, и он на клоуна не похож. Не забивай себе голову, езжай к братьям, и пусть сегодня все отдыхают!

Собственную нервную систему Глеб явно недооценил. Ждал мандража, бессонной ночи, кошмариков на худой конец. Вместо этого отрубился под рэп-речитатив, будто лавиной накрыло. Многотонная уютная тяжесть погрузила в неведомые глубины, потом вверху забрезжил свет, и это было уже утро.

— Привет, — сказал Глеб утру и Дине, сидящей на подоконнике. — А ты чего здесь?

— Не спится, — отозвалась ведьма глухо, даже голову не повернула. — Дождь кончился, и небо расчищается. Плохо все.

— Э-э, да ты, мать, совсем расклеилась! — хохотнул Глеб, которому сонная лавина оказалась на пользу. — Я б на твоем месте от радости прыгал, е-мое! Порешаем нынче все вопросы и съедем из этой дыры, жить начнем! Хватит уже прятаться!

На той же бодрой волне побрился и принял душ, а где-то на стадии растирки полотенцем накрыло вдруг неприятное послевкусие. Будто эхо недавнего взрыва, бродившее раскатами по ущелью, а теперь настигшее со спины.