Фрэнсис убирала со стола. Взяв окровавленное полотенце, она на миг застыла в нерешительности, а потом сунула его в печную топку, в раскаленные угли.

– Наверное, он ужасно сконфужен.

– Сконфужен?

– Ну да… не знаю… вот так вот получить по физиономии на улице… Мужчины воспринимают подобные вещи очень болезненно.

– Да, мистер Барбер был совершенно не в себе. Нет, ну надо же такому случиться!

– Ничего, он это как-нибудь переживет. В конце концов, все могло обернуться гораздо хуже. Если бы нападавший был вооружен…

– Ах, не говори даже!..

– Скажем, ножом…

– Не надо, Фрэнсис! Господи, вот ужас-то. Неужели это война такое сотворила? Превратила обычных молодых людей в настоящее зверье? Не понимаю, хоть убей!

– Постарайся не думать об этом. Завтра утром у мистера Барбера будут жуткие синяки под глазами, но в остальном он будет в порядке. А к понедельнику уже начнет хвастаться приключением. Вот увидишь.

Возможно, дело было в эмоциональном потрясении, но Фрэнсис не испытывала подлинного сочувствия к Леонарду. Даже мать сейчас вызывала у нее легкое раздражение. Время уже перевалило далеко за полночь, но о том, чтобы пойти спать, ни одна из них не помышляла. В доме стояла напряженная, нервная атмосфера, какая на памяти Фрэнсис всегда устанавливалась после разных чрезвычайных событий: апоплексических припадков отца, налетов цеппелинов. И частью своего существа она по-прежнему оставалась с Лилианой. Она услышала, как в кухне наверху зашумела вода. Потом тяжело стукнуло ведро, поставленное на пол: должно быть, Лилиана замачивала мужнину одежду.

Плита сохранила еще достаточно тепла, чтобы разогреть две чашки какао. Фрэнсис щедро плеснула бренди в обе, и они выпили какао в спальне матери. Наконец напряжение начало потихоньку отпускать.

Устраиваясь поудобнее на подушках, мать даже вспомнила про поход Фрэнсис в гости.

– Я не спросила, как у тебя прошел вечер, Фрэнсис. Вы с миссис Барбер хорошо провели время?

– Да, было весело.

– Уверена, ты вызвала всеобщее восхищение. И что ждало тебя дома! А возвратись вы получасом раньше, когда тот человек шатался по улице!.. Страшно представить!

Да, действительно страшно представить. Но все же Фрэнсис представила – и с удивлением поняла, что решительно не в силах поверить, будто им грозила опасность. Она вызвала в воображении темную улицу, по которой идут они с Лилианой. Затем мысленно перенеслась дальше назад, сначала в поезд, потом на улочки Клэпэма. Я сияю твоим отраженным светом, Лилиана.

Момент был упущен – он виделся подобием слабо мерцающей блесны на длинной натянутой леске, которую никогда уже не намотаешь обратно на катушку.

В кухне по-прежнему ярко горел свет. С минуту Фрэнсис стояла у стола, глядя в пустоту. Часы показывали без десяти час, но одна мысль о том, чтобы сейчас подняться наверх и лежать без сна в жаркой комнате… Нет, только не это! Фрэнсис вымыла чашки из-под какао. Вымыла эмалированный ковшик, в котором подогревала молоко. Потом посмотрела на пол, весь в мерзких кровавых кляксах, и решила вымыть его тоже. Она сняла туфли и чулки, принесла ведро.

Кровь, засохшая и потемневшая на каменной плитке, под мокрой тряпкой обретала свой обычный цвет. Ко времени, когда Фрэнсис закончила, вода в ведре была цвета шиповникового чая. Она вынесла ведро во двор и с неуклюжей осторожностью вылила в сточную канаву, опустив пониже, чтобы не забрызгать платье. Небо над головой было все таким же бездонным, густо-чернильным.

Вернувшись в кухню, она обнаружила там Лилиану.

Лилиана стояла у самой двери в коридор, с упавшими на размазанные глаза волосами, в ночной рубашке и халате, тоже босиком.

Когда Фрэнсис поставила ведро на пол, она тихо проговорила:

– Значит, ты здесь.

– Да.

– Я не слышала, чтобы ты поднималась, и решила, что ты сидишь с матерью.

– Я поняла, что не засну, если лягу.

– Мне тоже не спится.

– Как там Леонард?

Лилиана задумчиво пощипала нижнюю губу:

– Все в порядке. Он уже уснул. Кровотечение прекратилось, как только он лег.

– Ужасное происшествие. Мне очень жаль.

Лилиана не ответила – просто стояла и смотрела на нее через ярко освещенную кухню, рассеянно пощипывая губу. Что ей надо? Фрэнсис не знала. И уже не была уверена, что хочет знать. Все эти перепады настроения порядком утомили. Вечер чрезмерно растянулся и, как следствие, утратил напряжение. Она прошла в судомойню, чтобы помыть руки, а когда вернулась в кухню и увидела, что Лилиана уходит, испытала почти облегчение.

Но сразу же стало ясно, что Лилиана никуда не уходит – а выглядывает в коридор, проверяя, нет ли кого поблизости. А вот она поворачивается, вот набирает воздуху в грудь, вот делает шаг вперед – отталкивается от дверного косяка, словно осторожно, но решительно вступая в холодную воду.

А потом, уже без всяких над собой усилий, без всяких колебаний и заминок, Лилиана подошла к Фрэнсис и прикоснулась губами к ее губам.

В первую секунду-две поцелуй был совершенно безжизненный: прохладный, сухой и целомудренный – так целуют ребенка. И у Фрэнсис мелькнула мысль, что, вероятно, в конце концов, ничего больше Лилиане и не надо, – вероятно, и ей самой ничего больше не надо; что сейчас они могут отстраниться друг от друга и между ними все останется по-прежнему. Но они не отстранились. Они длили этот целомудренный поцелуй, и оттого, что они его длили, поцелуй перестал быть целомудренным. А в следующий миг, не разнимая губ, они обнялись и прильнули друг к другу. Лилиана, в своей тонкой ночной рубашке и атласном халате, была все равно что голой, и они чуть покачнулись, смыкая объятия теснее, когда она прижалась к Фрэнсис грудями, бедрами, всем телом и раскрыла податливые влажные губы… Такого у Фрэнсис никогда еще не было. Она вдруг словно бы сбросила кожу – и целовала не только губами, но оголенными нервами, мышцами, самой своей кровью: наслаждение почти невыносимое. Наконец они оторвались друг от друга, тяжело дыша, с бешено колотящимися сердцами. Лилиана тревожно оглянулась на дверь и прошептала:

– Мы не должны, Фрэнсис.

Фрэнсис взяла ее за плечи:

– Ты не хочешь?

– Вдруг кто-нибудь войдет…

– Леонард?

– Нет, он вряд ли. Но твоя мать…

– Она наверняка уже спит. А если выйдет из спальни – мы услышим. Позволь мне поцеловать тебя еще раз.

– Подожди. Я не… у меня голова кружится.

– Прошу тебя, пожалуйста.

– Но если Лен или твоя мать…

– Тогда давай выйдем. В сад.

Лилиана почти улыбнулась:

– Что? Ты с ума сошла!

– Или спрячемся где-нибудь. Вот здесь. – Фрэнсис потянула ее к судомойне. – Нас никто не увидит. Я запру дверь.