От неожиданности я аж встал. Наливаясь черной злобой, прошипел:

– Емелька наболтал?

– Сама вижу.

– Не каждый волхв это видит!

– А ведьма – каждая.

– Ведьмы в проститутки не идут!

– Я пошла. Не хочу порчу наводить, сглаживать, след вынимать, приворотные и отравляющие зелья заваривать, на метле летать и Сатане жертвы подносить, каких-то девственниц отлавливать. Я лучше ноги пошире раздвину, и честно свои гроши заработаю.

– Вы же можете на себе любого мужика женить!

– Мне, чтобы кого-то на себе женить, всей душой к этому человеку потянуться надо, довериться ему. Мужчин через меня проходит много, а разговоров между нами не завязывается – не о чем. Подь сюды, ложись скорее, молчи дура, – вот и все мои беседы. Может хоть теперь, с легендой о Кракове, повезет.

Полежу, как обычно молча под твоим богатырем, а вот потом, с каким-нибудь интересным мужчинкой, и развернусь во всей красе. Пошла отсюда! – неожиданно рявкнула Оксана куда-то в темноту.

Что-то порскнуло по ближайшим кустам.

– Кто там? – насторожился я.

– Подруга ваша, Василиса.

Луна спряталась за тучами, и темнота стояла, хоть глаз коли. Сколько я не всматривался в эту непроглядную темень, ничего не видел. Да и Оксана, минут двадцать назад, когда я к ней потихоньку подошел сзади, выйдя из бандитского гнезда, при этой видимости меня не опознала. Как же она увидела сейчас, да еще и узнала? А шуршало и хрустело не в двух шагах, а немножко поодаль. Тихонько спросил.

– Не шепчи, ведьма уже где-то далеко. Я вижу в темноте чуть-чуть лучше обычного человека, а ты?

– Я гораздо, у меня ночное зрение усилено. Но сейчас только услышал.

– Сейчас темно и для меня, и даже для тебя. Но мы, ведьмы, чуем друг друга на расстоянии, как собаки, и поэтому всегда знаем, кто к нам близко подсунулся. Так же отличаем и оборотней, в каком бы виде они не были.

А вот тебя я не чую, да и на вид ты для меня обычный человек. Вглядываться в тебя нужно, чтобы понять, что ты из белых волхвов. Способности, видать, слишком слабенькие.

Богуслава и Павлина хорошо вижу, они помощней, но тоже жидковаты. Захарий, вот это величина! От его блеска аж глаза режет.

– И как же ты стала ведьмой? – мать-то у тебя вроде женщина обычная.

– Тварь редкая, но из простых баб. А бабушка Пелагея была из старших ведьм. Такие, когда умирают, силу свою – свой дар, должны младшей родственнице передать. Вот бабушка, как почуяла свою кончину скорую, и позвала нас с матерью. Если дар не передать, в страшных муках умирать будешь, должна ты преемницу после себя оставить.

Вот мать, как услыхала, о чем речь идет, заломилась из избы, как от пожара. А я бабушку очень любила. Она меня из всех дочек и внучек, а у меня две тетки и пять двоюродных сестер, по-особенному привечала. Всегда обнимет, гостинчик сунет, в щеки расцелует. Звала «Дыхание мое».

С ней было нескучно: показывала всякие травки, камушки, учила как настойки разные варить, заклинания правильно выговаривать. Обучила голую на метле летать, а потом одетую и без лишнего барахла в руках. Теперь могу и в черную собаку перекинуться, и в волка, не хуже вашего волкодлака обернусь, и в лису.

Отец с матерью бесились, но связываться с бабусей боялись. Да надо сказать, ее все боялись. Одна я бабушку от всей души любила. Мне она говорила: нам с тобой большая сила дадена, мы простым людишкам не ровня. Да и большая часть ведьм против нас – мелкая шелупень. Мы большие костры, а они так – лучинки да мелкие свечечки.

Постарше я стала, начала хорошо отличать, кто какая ведьма. Вот Василиса птица мелкого полета, потому за ножик и схватилась. Меня она зовет Старшая и уважительно в пояс кланяется. Но вы гадостей, вроде как с ножичком, от нее ждите в любой момент. Теперь она, видимо, вызнала, что ты атаман в отряде и на тебя охотится. Близко ее к себе не подпускай – враз или отравленной иголкой ткнет или еще какую-нибудь гадость отчубучит.

– А мы чего встали? – забеспокоился я. – Стоим в темноте, где-то рядом Василиса рыщет…

– Далеко уж, наверное, урыскала, как почуяла, что я с тобой рядом иду и вроде как под охраной тебя держу. Такую мелкую погань, как она, истребить на близком расстоянии без особых усилий могу.

Потолковать нам лучше тут, без помех. Ваш постоялый двор в двух шагах, но там все уже водки выпили, галдят между собой.

Никто нас с тобой тронуть не посмеет. Найдутся смелые, быстренько убьем, да и в харчевню. Кинжал-то я для вида вынимаю, и кричу караул, чтобы позабавиться, а убивать взглядом, да лишать воли к жизни не хуже тебя умею, с моей силой дело нехитрое.

Таких, как я, в Киеве еще две бабки. Встретят на улице, ругают меня страсть как! Ксюшка! Долго ты дурковать будешь, да под мужиков за мелочь подстилаться! Нам скоро Киев передавать надо будет, старые мы уж стали, а кроме тебя, профуры дурной, и некому! Оставила Пелагея наследство, нечего сказать, порадовала! Гляди еще «Черную книгу» не профукай со своим шлюнством!

– Нам с Богуславом недавно новые способности открыли: ведьм видеть, а тебя не углядели.

– Маленькие вы еще, таких, как я, видеть. У нас силы совершенно разные. Как скажешь, что сильнее: свет или звук? Трудно мы сопоставимы. Но все стоим на одной основе, вроде как на земле. Люди и звери по земле ходят, тут, вроде, сравнивать попроще. Так и рыба в воде плавает, которая по земле течет. И птица небесная отдохнуть на дерево сядет, которое из земли-матушки растет. Основа у всех одна. Вот если так сравнивать, ты, вроде, карасика малого, Богуслав с Павлином, по размеру, на ваших здоровенных псов вытягивают, а мы с Захарием – два громадных быка. Только волхву до такой силы пришлось десятки лет совершенствоваться, а мне все готовое с ранней юности в рот положили. Это как с богатырской силой, которая просто дается.

Вот поэтому вы, при вашей мелкости, углядели только носатую глупую шлюху, ненужную ни для чего. Вроде как карасик с ладонь, да щуренок с локоть потыкались носиками в бок здоровенному быку, лежащему на отмели, ничего не разглядели, и дальше поплыли, злую плотвичку Василису из зарослей выковыривать да разглядывать – то ли сразу убить, то ли к делу приспособить. Такой плотвы в Киеве немало.

Захарий твоему