Расплатившись, девушка медленно прошлась по улице, любуясь премилыми деревенскими домиками, потом зашла на почту и долго выбирала открытки, придирчиво рассматривая каждую и ведя непринуждённую светскую беседу о погоде с дородной женщиной в алом вязаном платье.

Заприметив в конце улицы коренастую фигуру сержанта, Оливия быстро расплатилась за пакетик засахаренного миндаля и две открытки – на одной было изображено здание местной ратуши, другая же служила превосходным образцом пошлейшего сочетания пушистых котят, плетёных корзинок и клубков шерсти – и, стараясь не торопиться, вышла из здания, где размещалась почта, в тот самый момент, когда сержант Киркби с ним поравнялся.

Чуть не столкнувшись друг с другом, оба отпрянули с учтивыми извинениями. Сержант не сразу узнал в нарядном воздушном создании Оливию Адамсон из Гриффин-холла, а узнав, крайне смутился. Высокая и гибкая, с царственной осанкой и причёской, которая демонстрировала гордую посадку головы и придавала её чертам нечто аристократическое, девушка показалась ему прекрасной, словно видение. Скудные солнечные лучи за ее спиной превращали волосы в сияющий нимб, и летящий шёлк платья обрисовывал тонкую талию.

Оливия сама прервала затянувшуюся паузу, ошеломлённая эффектом, произведённым на полицейского. С бесхитростной детской похвальбой она протянула сержанту только что купленные открытки, и он машинально взял их и принялся вежливо рассматривать, переводя взгляд с одной на другую. Также машинально он вернул их обратно и, пока она соображала, как бы вынудить этого увальня пригласить её на прогулку, продолжал стоять на том же месте.

– Кто-то недавно упоминал, что здесь неподалёку есть живописный водопад, – наконец нашлась Оливия. – Раз уж мы встретились, мистер Киркби, может быть, вы укажете мне путь?

– Вы что же, собираетесь идти туда одна? – начал оглядываться сержант.

– Да, – со вздохом подтвердила Оливия. – Филипп что-то совсем захандрил, заперся в своей комнате и отказывается разговаривать со мной. А я, знаете ли, терпеть не могу весь день сидеть в четырёх стенах, – с простодушной улыбкой призналась девушка.

По пути к водопаду Оливия Адамсон была так мила, что сержант Киркби, обыкновенно страдающий от чрезмерной застенчивости, сам себя не узнавал. Наедине с женщинами он чаще всего бывал скован и зажат, отчего многим казалось, будто он высокомерен и скучен. Однако этим вечером сержанту удалось справиться с так сильно досаждающей ему робостью.

Выбрав для прогулки длинный путь, пролегавший меж двумя холмами, Киркби проявил себя как внимательный и тонкий собеседник. И расследование убийства, и инструкции инспектора, и результаты дневного обыска – всё это было на время забыто. Звонкий смех Оливии Адамсон поощрял красноречие сержанта, и он, стараясь не слишком размахивать руками и вовремя предлагать спутнице помощь, если им на пути встречались препятствия в виде полуразрушенных мостков или широкой межи, почувствовал себя так легко и свободно, будто был знаком с этой милой леди всю свою жизнь.

Каким бы кружным ни был избранный сержантом путь, но к водопаду они всё-таки пришли быстрее, чем он рассчитывал. Дожди размыли глинистый берег, и к самой воде было не подойти без того, чтобы не запачкать ног, однако любоваться искрящимися в лучах заходящего солнца струями можно было и издалека.

– Это и вправду великолепное зрелище, – произнесла Оливия, чуть склонив голову к плечу. – Жаль, что в пансионе я так и не смогла выучиться прилично рисовать.

– Уверен, что это не так, – поспешно и весьма неловко запротестовал сержант, но девушка перебила его, всплеснув руками.

– Что вы, мистер Киркби! Не будьте таким снисходительным ко мне. Видели бы вы мои альбомы! Да в них живого места не было от помет мисс Вуттерброк, которая возила нас на этюды. Несчастная женщина просто дар речи теряла, когда рассматривала мои пейзажи. Она была довольно тучной дамой, и когда выходила из себя, то багровела и принималась от возмущения надувать щёки и отчётливо так пыхтеть и пофыркивать, – Оливия изобразила нечто среднее между фырканьем лошади и звуками, какие производит лесной ёж, если невзначай потревожить его покой. – Надо сказать, что мои рисунки и правда не могли вызвать ничего, кроме отвращения. Однако я надеюсь со временем наверстать упущенное. А вы, мистер Киркби, увлекаетесь живописью?

– К сожалению, нет, – сержант развёл руками, огорчённый, что не может поддержать беседу. – По правде говоря, никогда не понимал этих премудростей.

– Вот и мне классический рисунок никак не даётся, – вздохнула Оливия. – Но я не теряю надежды, ведь успех приходит благодаря упорству, не так ли, мистер Киркби? Я даже возымела привычку всюду брать с собой блокнот и отличные угольные карандаши. Стараюсь не меньше трёх-четырёх часов в день посвящать занятиям. Филипп потешается надо мной, говорит, что я из-за своей навязчивой идеи научиться рисовать стала совсем рассеянной – постоянно где-нибудь забываю блокнот с карандашами, а потом ищу полдня.

Киркби быстро взглянул на спутницу, хотел было что-то сказать, но промолчал, задумчиво глядя на падающие струи воды. На лице его отражалась напряжённая работа мысли, весь он как-то подобрался и потерял недавнюю безмятежность. Оливия же, словно не замечая, что настроение её провожатого изменилось, продолжала беззаботно щебетать на отвлечённые темы.

– А когда вы в последний раз видели свои принадлежности для рисования, мисс Крэббс? – прервал сержант рассказ Оливии о том, с какими трудностями приходится сталкиваться профессиональному ловцу хищных птиц.

– Что, простите? – переспросила увлёкшаяся монологом девушка, и Киркби вдруг явственно показалось, что она выгадывает время для более правдоподобного ответа. – Не помню. Кажется, в день нашего приезда в Лэгдон Холл. Я оставила блокнот в гостиной, а потом не нашла его там. А последующие события и вовсе не способствовали творческим занятиям. Кстати, сержант, вы что, допрашиваете меня? – тут в голосе Оливии прозвучали сердитые нотки.

Киркби смутился, его смуглые щёки потемнели, но взгляд стал колючим и настороженным. Он не мог заставить себя посмотреть на девушку, в его голове никак не укладывалось, что одна из главных в расследовании убийства улик связана именно с ней. Подсознательно он понимал, что Оливия Адамсон куда сложнее, чем пытается казаться, и эта одновременно привлекательная и тревожная загадочность ввергали сержанта в жуткую растерянность.

Он даже в мыслях не хотел допустить, что девушка может быть причастной к трагедии, произошедшей в Гриффин-холле, но профессиональное чутьё вовсю сигнализировало ему, что она что-то старательно скрывает. Искажение фактов, криводушие и злонамеренную ложь сержант Киркби чувствовал так же хорошо, как опытная гончая слышит запах перепуганного зайца, и сейчас интуиция подсказывала ему, что Оливия Адамсон ведёт нечестную игру.

Весь обратный путь они провели в неловком молчании и расстались там же, где встретились, у почты, скомканно попрощавшись и не взглянув друг на друга.

***

Оливия вернулась в Гриффин-холл за полчаса до ужина. Внизу, кроме Энглби, который вдумчиво полировал медную вазу, больше никого не было, и девушка рассеянно кивнула лакею и быстро взбежала по ступенькам, радуясь, что никто её не задержал.