— Извините, Алексей Владимирович… буквально пять минут. Северцев, Терехов!

Указанные персоны проскользнули вслед за Константином в спальню и замерли у дверей — здесь, в отличие от помещений, занимаемых Марией, были именно двери, не ширмы.

— Вот что, орлы… все ясно, полагаю?

— Так точно, — гаркнула сладкая парочка.

Орлам действительно все было ясно. Более того, великий князь ясно видел одобрение, прячущееся на дне нарочито оловянных глаз. Одобрение и, пожалуй, некоторую настороженность. Покамест ясно все, а вот как оно дальше повернется?

Уж кто-кто, а командиры лейб-конвоя в силу службы знали: ничего, кроме фуражки, покойный адмирал Корсаков на голове не носил. В отличие от супруги. Тот же Терехов, при всей своей непробиваемой лояльности к бывшему командующему, считал сложившееся в последние годы положение сущим безобразием. Даже как-то раз заметил сгоряча, что Марии Александровне следовало бы предпринять что-нибудь эдакое. Для равновесия, симметрии, а также торжества идеи мировой справедливости.

Так что опасения Марии, как бы ей в данной ситуации не потерять дружбу Сергея и Даниила, представлялись Константину не преувеличенными даже, а попросту беспочвенными. А вот ему самому следовало расставить акценты как можно быстрее: как сказала бы капитан первого ранга Корсакова, командир служит экипажу в той же мере, что экипаж командиру.

— Тогда так. Уясните сами и растолкуйте остальным: никакой перемены в отношении. Никакой. Спугнете — поубиваю. Теперь ты, Терехов. Тебе — персональное поручение. Как только вернемся на Кремль, найдешь мне ювелира. Не абы какого, а того, услугами которого пользовался Никита Борисович Корсаков. Заказ сделать хочу, да опасаюсь в размере ошибиться.

— В этом размере? — сделал Терехов недвусмысленный жест.

— Естественно.

Орлы переглянулись. На лице Северцева возникло кислое выражение.

— С меня причитается. Что тебе, коньяк?

— Водки хватит, — снисходительно усмехнулся Даниил.

— А ее сиятельство согласилась? — осторожно поинтересовался командир лейб-конвоя, пряча в уголках губ хитрую усмешку.

— Я над этим работаю.

Теперь кислым стало лицо Терехова.

— Ты ведь меньше чем на коньяк не согласишься?

— А то!

Да они тут что, еще и тотализатор устроили? Негодяи…

2578 год, август.

Умение молчать было, с точки зрения Константина, одной из самых привлекательных черт графини Корсаковой. Говорить она тоже умела: резко, ласково, язвительно, нежно, зло, радостно… как угодно. Но по-настоящему хорошей собеседницей — и, кстати, служащей тоже; и подругой — ее делало именно умение молчать.

Она никогда не уставала от молчания. Однажды он спросил — почему? — и она ответила, что в ее жизни нечасто выдавалась возможность помолчать. Надо было общаться с однокашниками. Отвечать на занятиях и экзаменах. Поддерживать связь с координационным центром полиции на Бельтайне. Объяснять задачу и отдавать приказы. Командовать в бою. Отчитываться перед начальством. Вынимать из подчиненных душу, приводить ее в порядок и ставить на место. Втолковывать идиотам, что они идиоты, и пытаться добиться от них хоть какого-то проку, не переходя к физическим методам воздействия. Что же касается детей… о, тут уж о молчании можно забыть раз и навсегда! Ценность молчания (как и одиночества) весьма часто недооценивают, усмехнулась она тогда, и почти демонстративно замолчала.

Вот и сейчас Мария молча вылавливала из тарелки кусочки, которые казались ей самыми вкусными, прихлебывала вино и вообще вела себя так, как будто все необходимое уже сказано.

В какой-то степени так оно и было: Константин даже не понимал, насколько сильным было его беспокойство по поводу предстоящего «венчания», пока оно не утонуло бесследно в непробиваемой уверенности Марии. Это было очень важно — уверенность. Не вера, нерассуждающая в самой своей основе. Не доверие, в большинстве случаев замешанное на эмоциях. Спокойная уверенность, базирующаяся (в случае графини Корсаковой — наверняка) на сопоставлении и анализе фактов.

Смотреть на нее — элегантную, подчеркнуто-женственную, окутанную волнами шелка цвета океанской воды — было одно удовольствие. И, должно быть по ассоциации, Константин вдруг вспомнил информацию, которую, ехидно ухмыляясь, подсунул ему на днях генерал Зарецкий. Вспомнил и, видимо, не смог спрятать вызванные воспоминанием эмоции: Мария отложила вилку и уставилась на него, склонив голову к плечу и слегка приподняв брови.

— Слушаю тебя?

— Нет-нет, ничего, ешь, — смех уже не помещался в груди, булькал на подступах к горлу, но великий князь мужественно крепился.

— А все-таки?

— Ты точно все проглотила? Молодец. В общем… ты в курсе, что здесь, в Империи, феминистки числят тебя своим знаменем?

— Что-о?! — она все-таки поперхнулась, закашлялась, и Константину пришлось вскакивать, огибать стол и хлопать ладонью по спине.

— Ув… кха-кха-кха… увольте от таких… кха-кха… таких знаменосцев!

Около пяти месяцев назад.

— Достаточно, госпожа!

Цинчжао мягким кувырком ушла на безопасное расстояние, вскочила на ноги и поклонилась.

— Сегодня утром у госпожи плохая координация. Ее тело здесь, а мысли так далеко, что совсем не контролируют его. Не стоит продолжать тренировку, госпожа может пораниться.

Среди подарков, которыми императрица-мать засыпала Мэри (большая их часть была с благодарностью отклонена) был один, устоять перед которым оказалось просто невозможно. Старинный, бог весть, сколько лет (столетий?) назад изготовленный, боевой веер казался изящной безделушкой, но ровно до тех пор, пока его не пускали в дело. Именно этому — использованию вычурного аксессуара в качестве смертоносного средства обороны и нападения — и учила ее Цинчжао все дни завершающегося сегодня визита.

К сожалению, последнее занятие явно не задалось. Наставница Мэри была права: нельзя, имея в руках недостаточно хорошо знакомое оружие, думать о посторонних вещах. Со вздохом разведя руками, графиня Корсакова вернула Цинчжао поклон и отправилась в душ. Ей было о чем подумать.

Мэри терпеть не могла раздвоенности, но именно это ощущение черпала сегодня ложкой настолько полной, что почти захлебывалась.

Женщина упивалась выпущенной на свободу страстью и, если уж на то пошло — победой. Впервые наследник российского престола сделал предложение руки и сердца; и сделал его ей.

Личный помощник великого князя предвидела массу осложнений, которые ждали их обоих даже в том случае, если она сохранит за собой статус всего лишь любовницы. Шила в мешке не утаишь, а ей неоднократно давали понять, что графиня Корсакова даже в качестве фигуры ЗА троном не устраивает очень многих. А уж фигура НА троне…