– Я все еще не пойму, – тянет Лайнелл, – к чему вся эта спешка?

Эверт жмет плечами. Ему не нравится, как реагируют эти двое – они не обратили внимание на скорые подвижки, а продолжают интересоваться совсем уж несерьезными и как бы сказал Эверт женскими вещами.

– Не стал откладывать дело в долгий ящик.

Траубе только многозначительно кашлянул в ответ на это, обратив тем самым внимание его величества на себя.

– Мне кажется, – говорит он медленно как будто бы подбирая слова, – что вся эта спешка была главным образом из-за того, что один известный нам граф испытывает симпатии…

– А не чувство вины? – встревоженно и очень серьезно перебивает его Лайнелл.

Траубе качает головой, развалившись на императорском троне самым вольготным образом.

– Нет-нет, – продолжает тот во все той же спокойной манере. – Тогда бы он вернулся через пару часов, а не дней.

Лайнелл сводит брови и начинает часто-часто кивать, как будто бы соглашаясь с ним.

– Стал бы просить облагодетельствовать ее титулом виконтессы и постарался устроить судьбу с самым достойным представителем нашего унылого общества.

– Например, с маркизом Вильге, – откликается Лайнелл. – Чем не кандидат?

Траубе качает головой из стороны в сторону, размышляя, соглашаясь и нет с предложенной им кандидатурой.

– Вильге? – переспрашивает Эверт сраженный происходящим фарсом. – В его обществе не было замечено ни одной женщины… Какого черта, вы оба несете?

Смотреть и слушать это невозможно – друзья забавляются за его счет и подают это все самым заботливым и одновременно издевательским тоном.

– Васкес? – не отстает Лайнелл. – Тихий, спокойный и прекрасно бы уравновесил характер этой бойкой девушки.

– Васкес – идиот, – отвечает Эверт вместо мастера тайных дел. – Последний из почти угасшего рода.

Сэгхарт Дельвиг закрывает глаза. Злится на этих двух клоунов невозможно. Они же пользуются тем, что так давно знают его.

– Но суд предоставляет слово ответчику, чтобы тот мог представить доказательства своей невиновности.

Лайнелл сбрасывает ноги Траубе с резного подлокотника, присаживаясь на него. На Эверта смотрят две пары смеющихся глаз.

– Вы – сволочи, – выдыхает он наконец. – Какого черта устроили все это?

Друзья переглядываются и только сокрушенно выдыхают в каком-то одном, едином на двоих вздохе.

– Она хоть настоящая? Или, нанятая актриса?

Лайнелл вновь поднимается со своего места, перед этим цыкнув. Он вздыхает и опускает взгляд на Траубе. Эти взгляды просто выводят Эверта из себя.

– Ты безнадежен, темнейшество, – произносит ласково и в тоже время грустно король Эйнхайма. – Мы ничего не делали. Она и в самом деле перевертыш, а ты непросто разучился понимать шутки, а совсем уж повернулся на делах государства. Что в принципе похвально, но все равно как-то чересчур.

Лайнелл чешет бороду, а потом кивает вдаль зады, туда, где находится скрытая дверь в его покои.

– Пообедать бы не мешало.

Он идет по направлению к ней.

– Ты загнал себя и зациклился на делах графства, на тьме, академии и вновь на своих землях, ренте и строительстве. Вот и сейчас ты подозреваешь нас в черт знает в чем, а это не мы, а ты воспринял все как-то уж слишком буквально. Сделал и пришел отчитаться. Ума не приложу, как тебе удалось все это. Я бы на ее месте послал тебя.

Лайнелл ждет их в глубине комнаты, а потом обиженно тянет:

– Вы идете?

– Хотя, как бы это не было грустно признавать, – Траубе делает шаг ему за спину, – но я рад, что эти дни ты был занят, не нами.

Они оставляют Эверта в одиночестве великолепной залы. Он может остаться и злиться, а может присоединиться к их компании, что он и делает. Друзья в чем-то правы: эти дни – лучшее, что происходило с ним за последние годы.

– Признайся, что не сказал ей о необходимости скрепить союз кровью?

Кролик в собственном соку с розмарином, спаржей и сладкой морковью был ужас как хорош, но ровно до этой минуты. Эверт отодвигает тарелку и даже на бокал красного вина смотрит с некой долей отвращения. Его это гложет, и он чувствует себя лжецом, что не сказал ей об этом.

– Нет.

Теперь эти двое не переглядываются, а ждут объяснений.

– Не ты ли только что говорил нам о том, что смог убедить ее благодаря увещеваниям разума?

– Перестаньте, – просит Эверт. – Я может и зарылся в делах, но не совсем уж идиот. Кто бы из вас смог сказать женщине о таком?

Судя по их лицам, они не видят в том ничего особенного. В брачных контрактах всегда все так просто и ясно.

– Я могу не знать всех женщин мира…

– Аминь.

Генрих и Лайнел звенят бокалами и пьют за это.

– Я видел, как она смотрела на меня, когда спрашивала: зачем мне это? – продолжает Эверт, просматривая содержимое своего бокала на ярком солнечном свету. – Одно дело предложить союз, а другое дело сказать: вы должны родить ребенка, чтобы остаться в этом мире.

Речи про счастье – это бред собачий и истина только лишь наполовину. Ничего не держало ни Берга, ни Райна – это правда. Никто из них не успел устроить семью. Точнее Берг сумел, да только Мелиссе нужно было совершенно иное. Она бросила этого наивного болвана, как только получила то, чего никогда не имела.

– Ты сказал, что ее знания в нашем мире бесполезны, – замечает Лайнелл после короткой паузы.

Эверт качает головой и все же делает глоток вина. Напиток легкий, прошлого урожая, в нем так и чувствуется запах вишни и персиков.

– Верно, но… Я не знаю, что это за мир такой. Она сказала, что сама она из простого народа, но спроси ты у Фольгюса[1], что это такое…

Эверт изображает в воздухе символы Анвэйна.

– И он вряд ли скажет, что это кроме того, что это чародейство. Спроси про коллапс, и он больше, чем наверняка спросит о крышках. Она знает географию, разбирается в политике, математике, экономике, праве, а теперь выходит и в механике. Лира уже помогла разобраться с чертежами Берга. Не поняла, что и для чего, но его каракули и формулы прочесть смогла. Кто обучает простой народ таким вещам?

– Поэтому ты считаешь, что она лжет?

Эверт качает головой. Он так не думает, просто думает, что ее не стоит отпускать так уж и далеко.

– Нет. Я думаю, что будет безумием отпускать ее куда-то и ждать что с ней ничего не случится.

Сэгхарт поднимается. Он не хочет продолжать эту тему и объясняться с этими двумя в своих симпатиях к едва знакомой ему женщине. Во-первых, они заметили все самостоятельно. Во-вторых, ему бы хотелось оставить этот момент для себя и Лиры.