И над ней бабушка. И лицо у нее усталое такое, грустное.

И бабушка говорит: «Марусенька, выходи тут, дочка. А я что-то устала, я за тебя посижу…»

Знакомая встала. Как во сне пошла к выходу.

Только на тротуар ступила. Автобус двери захлопнул и тронулся.

Она хотела идти. Но дрожали ноги.

Села на скамейку. Пошевелиться не может. Все тело как ватное.

Сидит. Смотрит, как снег падает. Тает в асфальтовых снежных лужах.

Сколько она так просидела, она не заметила. Только слышит, воют сирены, и по дороге, в сторону, куда покатил автобус, пожарные машины, реанимация 03 и милиция.

Много.

Тут она побежала.

У рынка на перекрестке автобус пополам разрубила фура.

В автобусе никого кроме водителя не было.

Но он остался жив.

А может быть, тот автобус поехал дальше и до сих пор едет почти без остановок, экспрессом.

Они вообще редко останавливаются, такие автобусы.

Сцепились как-то раз на кухне два черта. Мать и дочь Нагоняйкины.

Нагоняйкин-отец сразу прикрылся своей газетой «ИЗВЕСТИЯ», и от Нагоняйкинова-отца осталась видна только тренировочная коленка и тапочек.

А эти двое сцепились, и между ними происходил в это время такой диалог:

– Ниночка, будешь чай?

– Давай, мамуля. Только зеленого.

– Зеленый, Нинок, весь выпил твой Земляникин.

– Земляникин, мама, не пьет зеленого.

– Земляникин, Нинуля, пьёт все что наливают. Вчера съел из холодильника полбатона сырокопчёной, к празднику.

– Земляникин, мамуля, мяса вообще не ест!

– Говорит, что не ест, а сам, сволочь такая, ночью залез и сожрал полбатона!

– Мамуля, Земляникин мяса не ест. У него спортивная диета перед соревнованием.

– Нинуля, у него диета, а тренируется он вместе с этой сыротравчатой, из четвертого подъезда!

– А ты, мамуля, свечку держала?!

– Я-то, Нинуся, может, и не держала, а ты лапшу с ушей снимала и глазами хлопала!

– Мамуля!

– Нинуля!

– Мамуля! Это вранье! Земляникин не ест мясного!

Нагоняйкин-отец, из-за газеты:

– Девочки, не ссорьтесь!

– На прошлые праздники, Нинуля, жрал твой Земляникин, как миленький, оливье с курицей; Весь язык слизал с тарелки!

– На прошлые праздники, мамуля, Земляникин в больнице лежал! У него была спортивная травма!

– У него травма. А у тебя, Нинок, видимо, мозги набекрень! Он тебе говорит, что не жрет, а сам жрет у тебя на глазах и не краснеет!

Нагоняйкин-отец из-под газеты:

– Девочки, не ссорьтесь. Это я съел колбасу.

Оба черта хором: Ты!?

Обе хором: Как ты мог?!

Нагоняйкин:

– Очень захотелось, девочки, колбаски…

– Сейчас ты получишь «Захотелось колбаски»! Это же были полбатона на праздник!

– А какой праздник?

– Твой день рождения, старый людоед!

Нагоняйкин снова прячется под газетой.

Наступает тишина. В тишине напряженно позвякивают чашки.

– Я тебе говорила, чтобы ты не ставила синие чашки там, где с розочками стоят? (Это мать)

– Я и не ставила. (Это дочь)

– А кто ставил, я?

– А это я не знаю, кто ставил, мне это (честно говоря) до лампочки!

– А тебе все до лампочки, как отцу! Дрянь пергидрольная!

– Кикимора!

– Мерзавка!

Черти бросаются друг к другу и дерут друг на друге волосы.

Нагоняйкин, вылезая из-под газеты:

– Девочки, не ссорьтесь! Это я поставил синие чашки к розочкам.

Не слыша его:

– Старая кошка!

– Сова пучеглазая!

– Я?

– Нет, я!

Вой, треск волос. Искры и шипение.

– Ах ты (такая-сякая)!

– Сама (такая-сякая)!

– Убирайся из моего дома вместе со своим Земляникиным, чтобы глаза мои вас больше не видели!

– Чтоб они у тебя вообще повылазили! Нагоняйкин из-за газеты:

– Девочки, не ссорьтесь!

– Уууууууууууу!

– Аааааааааааа!

(Шерсть клочьями.)

– Чтоб ты провалилась со своими проклятыми чашками!

– Чтоб ты провалилась со своим проклятым Земляникиным!

(Мать проваливается.)

(Дочь проваливается.)

Наступает тишина.

Нагоняйкин, доставая из холодильника вторые полбатона сырокопченой, с облегчением крестит места провалов.

В хмурую и зеленую ночь накануне Дня Конституции Эрнест Самуилович Бяка (производитель работ в сфере проектно-сметной документации, с высшим строительным образованием) лежал бревном на тахте, закинув за пробор рукава халата, и, задрав тапочки в валик, смотрел в потолок.

По потолку скользили мрачные тени.

Мрачные мысли скользили у Эрнеста Самуиловича в голове. У Эрнеста Самуиловича были на жизнь грандиозные планы (построить дом, посадить дерево, вырастить сына).

Но, чтобы осуществить их, следовало, для начала, подняться с дивана…

«Вот еще…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

«Обойдутся», – мрачно думал Эрнест Самуилович.

«Трам-пам-пам», – мрачно думал Эрнест Самуилович.

Время от времени Бяка приподнимался на локте, чтобы взглянуть на золотую рыбку, сонно зависшую в водяной невесомости аквариума.

«Смотрит. Таращится. Жрать хочет…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

«Щаз тебе!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

Мертвую тишину квартиры по улице Пехотинцев 34 нарушало утреннее урчание сливного бачка и бульканье донного компрессора-фильтра аквариумного типа «Радуга».

Вуалехвостка смотрела на Эрнеста Самуиловича пристально, ожидая его первого желания.

«Сколопендра!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

«Таращится! Дожидается, когда я встану, покормлю ее…» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

«Не дождешься!» – мрачно думал Эрнест Самуилович.

Вуалехвостка засыпала от скуки.