– Тут всякое случается, – отвечает он, – а вам и для входа на парковку лет маловато, мисс.

– Кто это сделал? – спрашиваю я и иду к нему. – Кто врезался в столб?

– Какая-то девица, которую мужик бросил, – пожимает он плечами.

– Лет тридцати, шатенка с хвостиком?

– Не помню, – отвечает он, а потом тычет длинным тонким пальцем в нашивку «Орлов» у меня на рукаве. – Но куртка на ней была такая же.

Я сижу и пытаюсь сопоставить все лживые факты, которыми она меня пичкала, но лжи так много, что картинка не складывается.

Например, зачем тренер соврала, что врезалась в столб в Букингем-Парке, а не в «Стэтлерс»? Одна маленькая ложь – но кроме нее было еще много всего. Если сложить вместе все ее вранье, получится гора размером с пятиэтажный дом.

В одиннадцать вечера я снова проезжаю мимо дома Френчей.

И наконец вижу ее машину.

Она сидит на террасе, подтянув к груди одно колено, положив на него подбородок, и курит сигареты с гвоздикой. Я подхожу беззвучно, но она слышит меня.

– Хэнлон, – произносит она, – как порепетировали?

«Ты с ума сошла, что ли?» – хочется спросить мне.

– Отлично, – сжав зубы, отвечаю я. – Мы их всех порвем. Видела бы ты нашу «елочку».

– Главное, не наклоняйся, когда подсаживаешь флаера, – говорит она. – Приседай и тяни, иначе вся пирамида развалится.

– Я так и делала, – вздрогнув, отвечаю я. – Ты просто не видела.

– Прости, что не пришла, – она убирает пепельницу с соседнего шезлонга.

Если бы ее руки не дрожали самую малость, этот вечер был бы похож на все остальные.

– У тебя была уважительная причина, – я усаживаюсь в шезлонг. Наши одинаковые куртки с эмблемой «Орлов» застегнуты до самых подбородков.

– Я так понимаю, сегодня капитан была за главного? – спрашивает она. – Или ты не хочешь об этом говорить?

Я вдруг особенно остро начинаю ощущать холод и одиночество, и мне хочется лишь пробиться сквозь ее ледяное совершенство. Взять и разбить этот лед.

– Ты была там, – говорю я. – Была с Уиллом той ночью.

Она молчит.

– И в столб ты врезалась не на детской площадке в Букингем-Парке. Вы с Уиллом поругались. Ты врезалась в столб на парковке бара «Стэтлерс». У вас все было кончено. Он порвал с тобой, он больше не хотел тебя видеть.

Она сидит неподвижно, как статуя.

– И ты не находила его уже мертвым, – я решаю довести дело до конца. – Ты была с ним. В его постели. Ты лгунья. Все, что ты мне наговорила, было враньем.

Я резко наклоняюсь к ней и чуть не кричу ей в ухо.

– Ты – лгунья. А кто ты еще?

Она не шевелится, даже не поворачивает головы.

Проходит мгновение. Мое сердце, кажется, перестает биться.

– Да, – наконец отвечает она. – Я действительно приехала к Уиллу раньше, чем сказала тебе. И в столб я врезалась не на детской площадке. А столб на парковке в «Стэтлерс» – он был не единственный. Я по всему городу врезалась в столбы, бордюры, фонари. Я забывала покормить дочку. Забывала причесываться. Похудела на пять килограммов и не спала нормально несколько недель. Я забывала дочь в магазинах и била ее по лицу. Я была плохой матерью и плохой женой. Я уже несколько месяцев сама не своя. Но какая теперь разница, Эдди? Уилл умер, все кончено. Больше ничего не имеет значения.

Она поворачивается, смотрит на меня, и свет с террасы, наконец, падает ей на лицо. Оно опухло и кажется таким уязвимым.

– Ты это хотела услышать? – спрашивает она. – И что, стало лучше? Ведь главное, чтобы тебе было хорошо, да?

Я вздрагиваю от ее слов. Мне даже не хочется продолжать.

– Это ты позвонила мне в ту ночь, – я повышаю голос. – Ты меня во все это впутала!

– Да, Эдди, – говорит она. – Но разве ты не понимаешь – я бы все тебе рассказала, если бы могла.

– А почему не можешь?

– Эдди, в ту ночь я позвонила тебе, потому что знала: ты мне поможешь. Ты понимала, что связывало нас с Уиллом. Ты была частью этого.

Была.

– Я действительно провела весь вечер у него, но я его не убивала. Я была с ним, и я нашла его. Это правда. Я тебе не лгала.

Я пытаюсь решить эту головоломку, но ничего не получается: слишком много всего в голове, мне очень хочется ее разоблачить.

– Но почему ты не можешь мне все рассказать? – в голосе моем звучит мольба, скрыть которую не получается. – Я же помочь пытаюсь. Правда.

Вдруг на кухне включается свет. Я слышу прерывистые рыдания Кейтлин.

Тренер поворачивается и заглядывает в кухню через дверь.

– Тебе лучше уйти, – говорит она и встает, сжимая в пальцах сигарету.

– Подожди. Почему ты не можешь мне все рассказать? Мне нужно разобраться. Я должна…

Кейтлин рыдает все громче – кажется, ей приснился плохой сон. Мне тоже снятся плохие сны. Почему меня никто не успокаивает?

– Но тренер, – все мысли в моей голове перепутались, – Бет сказала, что завтра пойдет в участок.

Она замирает у двери, положив ладонь на ручку:

– И что она собирается им рассказать?

– Да все. Все, что выяснила. Все свои догадки.

Она делает длинную затяжку и смотрит во двор, который полностью скрыла тьма.

– Она считает тебя убийцей, – говорю я. – Думает, это ты убила Уилла.

Впервые я произношу это вслух, и мне кажется, ничего ужаснее я в жизни не говорила.

– Но я его не убивала, – она бросает сигарету на пол и с бесконечным изяществом тушит ее ногой.

Поздним вечером, лежа в кровати, я шепотом разговариваю с Бет.

– Ну что, ходила сегодня в участок?

– Ты как заезженная пластинка, Эдди.

– Если ты так уверена, что все знаешь, – я прищуриваюсь и пытаюсь понять, с какой стороны к ней подступиться, – то почему до сих пор не пошла в полицию?

– А я еще не до конца продумала свой план, – отвечает она. Мне кажется, я слышу, что она облизывается, как кровожадный вампир. – Дорабатываю стратегию развертывания войск и фланговой атаки.

Вот прямо вижу, как она теребит шрам в форме полумесяца на мочке уха. Потом вдруг ловлю себя на мысли, что тоже вцепилась в свое.

– Бет, мне надо кое-что у тебя спросить, – по моему тону она должна понять, что речь пойдет совсем о другом.

– Жду, – отвечает она.

– Бет, – начинаю я и мой голос вдруг становится голосом Эдди из прошлого – той, которой что-то нужно от Бет – одолжить ее джинсы в обтяжку, раздобыть чай из эфедры, который можно заказать только по почте, или экзаменационные вопросы по химии; или просто услышать что-нибудь, что сделает жизнь не такой невыносимой.