Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О чем вы думали?
— Вы действительно хотите это знать?
— Почему нет?
— Я скажу, хотя, скорей всего вы испугаетесь.
— Вы хотите кого-то убить?
Я засмеялась:
— Нет. Вы совсем другого испугаетесь.
Он улыбнулся.
— Попробуйте.
— Хорошо. Мне все время не дает покоя одна мысль. Есть такой закон, я его давно поняла: женщина привыкает и от этого любит, мужчина привыкает — и перестает любить. Вот я и думаю, что это? Ошибка создателя? Его ирония? Какой-то сбой в программе?
Толя, который очень внимательно меня слушал, добавил:
— А может, так было задумано?
— Ну да… жестоко для меня лично и очень удобно для природы. Плодитесь! Ты полюбила? Так плодись и выращивай плоды своей любви. А он пусть пока бегает и ищет, где можно еще расплодиться. Чтобы нас было еще больше, страдающих от несовершенства чьего-то замысла. Ведь пришлось даже корректировать словами — раз не получилось на деле.
— Критикуете замыслы создателя?
— Он и сам, по-моему, был не очень доволен результатами. Иначе зачем говорил: «не прелюбодействуйте, смиряйтесь, терпите». Как будто пытался подсказать единственный путь, как избежать страдания, неизбежно возникающего вместе с жизнью.
— Неужели это возможно?
— Наверно. Только сложно. Ставить себе хоть какие-то ограничения. Не впадать в отчаяние от горя. Терпеть боль. Смиряться с потерями, даже если они невосполнимы.
— Понятно. Интересно. Вы буддистка?
— Нет, почему?
— Почти что дословно сейчас цитировали некоторые постулаты.
— Да нет же, я христианка… доморощенная…
Толя все улыбался и улыбался, а я по-прежнему не могла понять, насколько ему смешно все, что я говорю, или просто симпатично — отчего он так улыбается и все спрашивает и спрашивает меня о самой себе.
— Так чем вы хотели меня испугать, милая Лена?
— Умничаньем. Только я не милая.
— Ясно. — Он как-то странно посмотрел на меня и покачал головой. — И первое ясно, и второе. А какая вы?
— Требую от мужчин невозможного. И у меня плохой характер. Я много плачу. И я зависима от своих чувств.
— Здорово, — спокойно ответил Толя. — Жаль ваших мужчин.
— Хорошо, что не меня. А у вас есть дети?
Он как будто не удивился резкой перемене темы.
— Есть. Дочь. Она уехала со своей мамой в Канаду.
— Зачем? Зачем мама уехала?
Толя пожал плечами и ответил не сразу.
— Татьяна хотела жить, сегодня, а не потом. Жить, радоваться, строить дома, растить ребенка, а не бояться за меня и не ждать месяцами, не зная, что принесет ей завтра. А у меня так все складывалось по службе… Не так, как ей бы хотелось.
Я посмотрела на него внимательно. Что он имеет в виду? «Ждать месяцами…»? Он воевал? Да, конечно, и сейчас есть, где воевать, и откуда можно не вернуться… Спросить? Может, сам расскажет? Но он больше ничего не сказал.
— Извините, если сделала вам больно.
— Нет, всё нормально. Уже давно не больно.
— А дочка большая?
— Постарше вашей Вари. Так бойко стала говорить по-английски, что даже как будто акцент в русском появился…
— Она красивая была, ваша жена?
— Красивая. Была и есть, — Анатолий Виноградов прищурился.
Ну конечно! Как же это я забыла? Есть женщины, которых и после развода считают женой, и любят, даже если они живут с другими. А есть другие женщины — на которых никогда не женятся, и не любят, даже если живут с ними.
— Вы тоже красивая, Лена, — зачем-то добавил он.
— Спасибо.
К счастью, мне уже не хотелось, чтобы он обнял меня.
— Хотите, дам вам хороший совет? По поводу вашего отчаяния.
Мне стало так неловко, словно я напоказ выставляла свою болезнь. И привлекала практически чужого человека к лечению.
— Дайте. Только пойдемте по дорожке. Я мерзну.
— А хотите — прогуляемся по поселку? Здесь везде охрана.
Я ждала, что он продолжит, это было бы так естественно: «Да, собственно, со мной вам нечего бояться!» Но он ничего такого не сказал. Я подумала, не взять ли мне его в этой связи под руку, хотя бы чтобы не поскользнуться. Но тоже не стала.
Мы вышли за ворота и направились по дороге, хорошо укатанной автомобилями. Похоже, что в поселке в субботу-воскресенье кипит бурная жизнь. Еще бы. Нет ничего лучше, чем уехать от городской суеты и смрада на все выходные. В театр можно и среди недели сходить. А два дня — топить камин, разгребать чистый снег большой деревянной лопатой, просыпаться утром оттого, что с крыши упал огромный ком снега, испугав воробьев…
Не знаю, заметил ли Толя, что я погрузилась в свои воспоминания, но он продолжил:
— Это, кстати, посоветовал бы вам любой хороший психолог. Кроме того, я пробовал это сам, когда не мог избавиться от ненужных и навязчивых… гм… воспоминаний. Не бегите от своих мыслей. Не обманывайте себя. Сформулируйте четко и по возможности правильно то, из-за чего вы переживаете. Постарайтесь понять, что мешает вам обрести покой. Будьте жестоки с собой. В какой-то момент это просто необходимо.
Даже самый умный, тонкий и умеющий чувствовать мужчина не может понять, что ощущает женщина, когда мужчина, от которого она ждет ребенка, сказал ей: «Ты мне больше не нужна, и то, что у тебя внутри — тоже». И это вовсе не значит, что она продолжает его любить. А разве ненависть не может мучить больше, чем любовь? А обида? А желание отомстить?
Я знаю и могу сама объяснить: пока в душе ненависть и обида — тяжело. Как только избавишься от них, простишь — становится легко. Гениальный наказ создателя: прости должникам своим. Но какое колоссальное усилие воли для этого требуется! Какая постоянная, напряженная работа души… Если встать на колени и простоять четверо суток на полу, лишь отпивая маленькими глотками воду и молиться, молиться — может, мне и полегчало бы. И ушли бы обида, ненависть и страх перед будущим. Не исключено, что я лично свихнулась бы. А дочка Варя улеглась бы с температурой сорок, голодная и несчастная, никому на всем свете больше не нужная.
— Вы не слушаете меня? — Толя Виноградов чуть обиженно улыбнулся.
— Я… Да, простите, задумалась. Я постараюсь…
— А вы не хотите рассказать мне, что у вас произошло? Почему вы так отчаянно плакали вчера вечером?
Я покачала головой.
— Нет, наверно, это лишнее.
Зачем бы я стала рассказывать ему, какая я жалкая и брошенная, и вся несчастная, и денег у меня осталось — только-только, и работы нет… И Сашу Виноградова я достала, и маму его Ирину Петровну. И Нинуся бы меня с удовольствием лампой бронзовой убила, чтобы я Сашу не доставала… Любовью своей неземной…