– Нет, есть еще кое-что, – сказала она. – Мы флиртовали все лето. Я встретила его четвертого июля на вечеринке в Хэмптонсе. Мы начали переписываться. И сообщения стали… чем-то большим. Они зашли слишком далеко, и пока я… – она пыталась встретиться со мной взглядом, но не могла. – Я отправила ему фотографию. Свою. Топлес. Он попросил, и я это сделала. Теперь она у него. Все еще. Он всем покажет, если уже этого не сделал, и я… я…

Внезапно она согнулась, и ее вырвало выпитым алкоголем на бетон. Я поспешил к ней и придерживал волосы, пока ее рвало. Зная, что это резкое опустошение имеет больше общего с ее историей, чем с алкоголем.

Когда внутри больше ничего не осталось, она оттолкнула меня и откинулась на стену, хватая ртом воздух, выжатая и уставшая.

Я ходил взад-вперед. Во мне горел огонь, а руки сами сжимались в кулаки. Сердце колотилось. Кровь гремела в ушах и заволакивала мои глаза красной пеленой.

– Черт, – я резко развернулся и ударил кулаком по деревянной вывеске морга, разбив и содрав костяшки. – Я убью его. Где он сейчас? Я, черт возьми, убью его.

Уиллоу горько рассмеялась.

– О, правда? Убьешь его? Выбьешь из него дерьмо? Это все исправит?

– Я просто… должен что-то сделать…

– Тебе от этого станет лучше? – она вытерла подбородок тыльной стороной ладони. – Ну, значит, тебе повезло. Но что насчет меня? Когда мне станет лучше? Никогда. Мне вечность придется жить с этим воспоминанием и этой грязью на моем теле. Хроническая болезнь, а лекарства нет.

– Это не твоя вина…

– Знаю, но разве не видишь? Это не имеет значения. Это не моя вина, но это неважно. Потому что уже слишком поздно. Слишком поздно. Ты можешь выбить из него все дерьмо или избить еще несколько вывесок, пока кости не сломаешь. Но я все равно буду здесь, – она ткнула пальцем в покрытую рвотой землю. В глазах стояли слезы. – Я всегда здесь буду. Прямо здесь.

Ее накрыло ужасное осознание, словно жуткая трагедия разворачивалась прямо на ее глазах.

– Черт… – прошептала она. Слезы струились по ее красным щекам. Нижняя губа задрожала, а дыхание стало поверхностным. – Черт. Черт. – Она кинула бутылку на землю, и та разбилась на кучу сияющих зеленых осколков. Потом Уиллоу сошла с тропинки и побежала вверх по холму на кладбище.

Я молча последовал за ней. Я не мог сказать ничего такого, что она захотела бы услышать. Уиллоу собиралась дать волю гневу и агонии, а моей задачей было позволить ей это и быть рядом.

– Пошел он. Пошел он. Пошел он.

Ее голос становился все громче и громче, разрывая небеса.

– Пошел ты, – кричала она. – Пошел ты! Пошел ты! ПОШЕЛ ТЫ!

Ее последний крик был подобен взрыву, поразившему и ее тело. Колени подогнулись, и я вовремя подхватил ее и осторожно удерживал. Осторожно. Разве захочет она снова почувствовать прикосновение мужчины?

Но Уиллоу ухватилась за лацканы моей куртки, прижимаясь ко мне, пытаясь слиться со мной. Я обнял ее. Притянул к себе. Сделал из своей брони ее броню. Светлые волосы упали на мои руки, и я сжал их в кулаки, крепко обнимая Уиллоу. Боже, я представлял, как коснусь ее волос, тысячу раз, но не таким образом.

Никогда.

Я держал ее в объятиях, пытаясь поглотить ее боль. Хоть немного. Я бы с радостью забрал всю. Я ощущал, как эта боль ломает ее кости. Даже если ее накачанный наркотиками разум помнил лишь обрывки, тело помнило все. Все это жило в ее клетках. В ее душе. Каждое мгновение той жестокости были вбито в нее. Отпечаталось на ней.

И я ничего с этим поделать не мог.

Она плакала на моей груди, втягивая воздух в легкие, отрывисто дыша между всхлипами. Потом всхлипы переросли в дрожь. Потом наступила мертвая тишина, и она произнесла хрипло:

– Хочу домой.

Я погладил ее по волосам.

– Я отвезу тебя.

– Но где дом? – Уиллоу вытерла глаза рукавом кофты, оглядывая кладбище. Здесь стояли неровные ряды старых надгробий, некоторые покосились, избитые временем. – Боже, я так устала.

Она выскользнула из моих рук, опустившись на четвереньки. Легла рядом с могилой, свернувшись в клубок и положив руку под голову.

– Уиллоу…

– Тебе не нужно оставаться, – сказала она, закрыв глаза.

– Но… здесь?

– Да, – ответила она. – Мы мертвые, лежим на кладбище.

– Ты не мертва, – сказал я, присев. – Ты не мертва, Уиллоу.

«Я не позволю тебе умереть».

– Не вся я, – сказала она сонно. – Но часть меня умерла и исчезла. И я никогда не смогу ее вернуть.

И это ударило меня в сердце в тысячу раз сильнее, чем ее крик ярости, посланный в небеса.

Я подвинулся к ней и медленно, осторожно лег позади нее настолько близко, насколько смел, все еще не решаясь коснуться ее. Но она позволила мне прилечь рядом с ней, позволила прижаться грудью к ее спине и прижать к ней колени. Ее густые волосы мягко касались моей щеки. Я обнял ее. Уиллоу расслабилась, откинувшись на меня, и я думал, что уснула, пока ее голос не раздался в теплой тихой ночи.

– Мне жаль, – прошептала она.

– Боже, Уиллоу, тебе не за что извиняться.

– Мне жаль, что никогда не смогу быть девушкой, которая тебе нужна.

«Ты уже та девушка».

Слова застряли в горле. Желали выплеснуться наружу и все же остались за сжатыми зубами. Страх сцены задом наперед. Мне не сложно было позволить писателям говорить за меня, когда я играл для незнакомцев. А эта девушка в моих объятиях казалась ближе всего к настоящему мне.

Уиллоу неровно вздохнула. Наконец она заснула, найдя какую-то долю спокойствия на земле между надгробиями. И тогда я набрался храбрости и прошептал:

– Я хочу такую девушку, как ты, Уиллоу.

Я произнес это, будучи собой, Айзеком Пирсом. Не строчку в пьесе, написанной кем-то другим. Собой.

– Ты такая. Ты – та девушка. Мне никто больше не нужен.

Она снова вздохнула и поудобнее устроилась у меня на груди. И так мы и заснули. Старые мертвые и новые, а солнце встало, и утренний туман окутал нас всех.

Я проснулась с головной болью, гремящей в голове, и кислым привкусом во рту. Нос наполнил запах почвы. Я открыла глаза и увидела пучок травы. Постаралась все вспомнить. Выпитый вчера алкоголь был подобен стопке карт, смешавшей события, он оставил лишь обрывки воспоминаний.

Я моргнула. Перед глазами появились ряды неровных надгробий. Между ними по земле стелился белый туман.

«О боже, я заснула на кладбище».

Я проснулась, осознав, что позади меня лежит Айзек. Его черная кожаная куртка укрывала мое тело, а голая рука рука лежала поверх нее. Она покрылась мурашками от утреннего прохладного воздуха. Я заметила татуировку, надпись черным шрифтом Old English бежала по его руке.