– Мадам Мадлен, прошу прощения за эту невольную фамильярность. Спешу вас заверить, что она вовсе не того свойства, которого стоит опасаться порядочной женщине.

– Месье?

– Ардуин Венель, с глубочайшим почтением, – произнес он, чуть поклонившись.

– Откуда я вас знаю?

Она говорила с такой непринужденностью, что мэтр Правосудие невольно задал себе вопрос, что заставило ее пойти в услужение.

– Никогда не имел счастья быть вам представленным. Ваше имя мне назвал некий Альфонс Фортен.

В ее и без того недоверчивом взгляде загорелся огонек беспокойства.

– Альфонс? Как у него дела?

– Очень хорошо. Время меня торопит. Я не хочу выглядеть грубым и покорно прошу принять мои извинения. Альфонс Фортен сознался мне, что ему заплатили за свидетельство относительно Эванжелины Какет.

Беспокойно оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не может их услышать, Мадлен прошептала:

– Замолчите же, наконец!

– Прошу прощения, но я не могу этого сделать. Моим нанимателем является не кто иной, как помощник бальи Арно де Тизан.

Окончательно перепугавшись, женщина принялась неразборчиво бормотать:

– Ради всего святого, мессир, оставим это…

– Увы, нет. Мессир де Тизан поручил мне узнать правду. По словам Фортена, у вас есть сведения, которые могут повлиять на исход процесса.

– Он такое сказал? Не могу поверить… Он всегда был так добр ко мне.

– Добр, потому что тайком ощипывал Лафуа, чтобы облегчить существование вашему сыну?

Женщина опустила голову, слезы показались у нее на глазах.

– Умоляю вас, Мадлен. Скажите мне правду, и, клянусь честью, я сохраню в тайне, откуда ее узнал. Эванжелина Какет была подвергнута пыткам, а затем заживо похоронена. Вы именно ей обязаны спокойствием своей души. Не вынуждайте меня сообщить ваше имя помощнику бальи. Он не замедлит послать за вами в дом Лафуа. Это же какие неприятности вам будут!

Мадлен Фроментен сжала обеими руками полотенце, в которое был завернут удильщик. Снова испуганно оглянувшись, она отрицательно затрясла головой, положив руку себе на горло, а затем произнесла вялым бесцветным голосом:

– Она ее убила. Эванжелина Какет убила Мюриетту Лафуа. Если мессир Гарен узнает, что я была свидетельницей, он выкинет меня на улицу в то же мгновение… Мессир, сжальтесь над моим сыном, прошу вас.

– Я не желаю вам ничего плохого. Я всего лишь стараюсь узнать, как все было на самом деле. Почему вы так уверенно об этом заявляете?

Слеза скатилась у нее по щеке, но Мадлен, судя по всему, этого даже не заметила. Глубоко вздохнув, она проговорила:

– Потому что я ее видела.

– Что я слышу?! – воскликнул мэтр Правосудие.

– Потише, мессир, умоляю вас… Если меня услышат… я… я…

Снова притронувшись к своей шее, она объяснила:

– Когда мы стирали белье, шершень укусил меня в горло. Анетта, одна из служанок, которые занимались бельем, сказала, чтобы я сию же минуту вернулась в дом и приложила к укусу разрезанную луковицу. Она считает это лучшим лекарством, что бы ни случилось. Я колебалась, но опухоль стала довольно большой, меня начал пробирать озноб, а затем и голова закружилась. И… Вот так…

– А что было потом? – мягко поинтересовался Ардуин, который прекрасно понимал, что молодая женщина сейчас снова переживает эту ужасную сцену.

– Я вошла с улицы в кладовую, думала там найти луковицу. И вдруг… Они так кричали, так ругались… Хозяйка угрожала Эванжелине, что сейчас позовет людей бальи и они бросят ее в подземелье, где та умрет от голода. Эванжелина… она же по еде с ума сходила. Мюриетта Лафуа знала это и часто нарочно оставляла ее голодной.

– Знаю, – кивнул Ардуин. – Она плохо с нею обращалась, пользуясь ее слабоумием.

– Да. Я услышала звуки пощечин и как плакала Эванжелина, не переставая кричать «нет, нет!». Мюриетта Лафуа орала: «Воровка, собака, мерзавка паршивая!» Я решила уйти побыстрее, пока меня не заметили. Хозяйка могла рассердиться, узнав, что я все слышала.

* * *

Снова то же непонятное видение. Мари де Сальвен пристально смотрит на него сквозь разделяющую их стену огня. На ее шее блестит медальон. Но ведь у пригворенных забирают все украшения.

Из тетради с процесса: Жена Лафуа сжимала в руке серебряный медальон с изображением Святой Девы.

* * *

– Вы помните, у хозяйки была серебряный медальон со Святой Девой? Эванжелина его украла? – спросил Венель-младший.

– Она никогда бы ничего не украла, даже будучи слабоумной, – поправила его Мадлен, вытирая другую слезу.

– Почему вы так решили?

– Бедная дурочка забиралась с этим медальоном на антресоли и проводила там целые вечера напролет. Она целовала его, чистила, без конца говорила с ним, бормотала какие-то просьбы, молитвы… Я попыталась забрать у нее этот медальон и даже хотела солгать Мюриетте Лафуа, будто нашла его под мебелью. Эванжелина впала в такое неистовство, что я было подумала: сейчас ударит. Этот медальон был для нее чем-то вроде святой реликвии. Она постоянно таскала его с собой, уверенная, что Очень Добрая Святая Дева улыбается именно ей.

– Так что вы сделали после этого взрыва ярости?

– Успокоила ее и постаралась несколько раз объяснить, что если хочет оставить медальон у себя, она должна спрятать его как следует. И что если хозяйка узнает о краже, то наказание может быть ужасным.

– А что ответила Эванжелина?

– «Уй-уй», как всегда. Ничего она не поняла. Просто была довольна. Я ей оставила ее самую драгоценную вещь. Ее единственное сокровище.

Ардуин был потрясен глубокой печалью, ясно читавшейся на хорошеньком личике. Губы Мадлен были плотно сжаты и дрожали, с трудом удерживая поднимающиеся из горла рыдания. Мэтр Правосудие был почти сердит на себя за то, что принуждает ее к этому признанию.

– Ну хорошо, а дальше? Что произошло после той ссоры?

– Сжальтесь, мессир… я должна вернуться.

– Уверяю вас, не могу при всем желании. Я обязан узнать всю правду, Мадлен.

– Я… заметила в голосе Эванжелины настоящий гнев. А затем… Затем Мюриетта Лафуа начала выть… Да, именно выть – от боли, от ужаса. Я перепугалась, не знала, что мне делать. От страха мне было даже с места не сдвинуться. А она все выла и выла… И вдруг я бросилась в кухню… Хозяйка валялась на полу, вся в крови. Она больше не шевелилась. Эванжелина стояла на коленях рядом с нею и била ее топориком. Еще и еще раз. Я закричала…

Ее речь была прервана рыданиями. Прикрыв рот рукой, Мадлен уставилась вдаль полными ужаса глазами.

– Тогда… дурочка прекратила свое занятие. Она подняла голову, улыбнулась мне и принялась бормотать: «Миленькая Мадлен… она взяла мой медальон… миленькие карпы… им хорошо. Больше не кричат». На кухонном столе и правда лежала дюжина карпов с отрубленными головами. Эванжелина расплакалась и стала показывать на руку мадам Лафуа: «Злая… взяла у меня медальон… сдохни, плохой карп!»