– Угу… – Гудвин как будто не слушал. О чем-то своем думал. – А сын фотографа что, подозрительный?

– Не так, чтоб очень… У него на первый взгляд нет мотивов, но я еще не копал глубоко.

– А у близнецов есть? Хотя бы у одного?

– Тоже вроде нет.

– Эх, не хотел бы я работать опером. И нафига ты ушел из адвокатов дьявола?

– Совесть позвала. Или уволила. А вот что ты делаешь в прозекторской? Я же слышал о том, что у тебя докторская степень по криминалистике и кандидатская по… чему там? Забыл я!

– По биологии.

– Вот! – Андрей щелкнул пальцами. – Ты мог бы найти применение своим знаниям в том месте, где хорошо за них платят. И я не сомневаюсь, что тебе предлагали более заманчивые варианты.

– А как же! В свое время даже в закрытый институт генетики при первом президенте РФ Ельцине не пошел работать. Но тут немного другая ситуация.

– Поясни.

– Мне пришлось бы уйти, а тебе всего лишь остаться. Оставаться легче, чем уходить. Мне, по крайней мере. Поэтому я тридцать лет живу с одной супругой. А кто-то от одной бабы к другой бегает.

– Ты с ней живешь столько, потому что любишь, – фыркнул Бах. – Как и свою работу.

– Люся без меня пропадет. А на работе все встанет. Потому что я незаменимый человек. – И, хитро прищурившись, спросил: – Ведь так?

– Когда Сталин говорил «незаменимых людей не бывает», то был не прав, – в тон ему ответил Андрей. – Есть такой человек. Ты!

– Хороший мальчик, – погладил его по голове Гудвин. – И кофе у тебя замечательный, спасибо.

Он встал. Втянув живот, застегнул пуговицу.

– Пойду, поколдую в своем Изумрудном городе. Отчет завтра пришлю. Если что-то из ряда вон найду, позвоню.

И, помахав Баху пухлой ручкой, удалился.

Но на смену Гудвину тут же явился стажер Сеня. Поведя своим конопатым носом, мечтательно выдохнул:

– Кофейку бы сейчас.

– На! – Бах отдал парню свою чашку.

– Вот спасибо. Золотой вы человек, Андрей Геннадьевич.

– Дело принес?

– Архив не работает сегодня.

– Тогда где ты шлялся столько времени?

– Добывал информацию, – важно изрек Сеня и уселся пить кофе, придвинув к себе тарелку с пряниками. Он был не просто любителем пряников – фанатом. Андрей не сомневался, что стажер слопает сейчас все полкило.

– Какую?

– Вас интересующую. То есть звонил в роддом, где рожала Дора Эленберг.

– И?

– Не добыл, – сразу сник стажер. – Сказали, завтра приезжайте. Сегодня никого нет, кто может помочь. Воскресенье.

– Тьфу ты. Никто сегодня, похоже, кроме нас, не работает.

– Кстати, зачем вам дело давно минувших дней? Тем более быстро закрытое как несчастный случай. – Это он говорил о деле Берковичей, умерших, по словам Симоны, от отравления какими-то африканскими семенами.

– Да настораживает меня что-то в Берковичах. – Не в первый раз за сутки произнес эту фразу Бах. – Только не пойму что. Хочу проверить, правдивую ли историю рассказала мне дочь покойных.

– Ее телефон до сих пор не отвечает?

Бах покачал головой.

– Андрей Геннадьевич, позволите совет?

– Ой ты, батюшки, какие церемонии, – хохотнул Бах. – Валяй, позволяю.

– Если Берковичи правда траванулись какой-то экзотической дрянью, об этом Гудвин должен знать. Наверняка он вскрытие делал. Он же все интересные случаи себе забирает.

– Точно!

– Я молодец? – расплылся в гордой улыбке Сеня.

– Ты молодец!

Похвалив стажера, Андрей покинул кабинет. Звонить Гудвину бесполезно, он работает, поэтому придется-таки спускаться в «Изумрудный город».

Зайдя в лабораторию, Бах крикнул:

– Гудвин, можешь выйти на минутку?

– Композитор, ты?

– Я.

– Соскучился?

– Спросить кое о чем хочу.

– Заходи.

– Ты там над трупом колдуешь?

– А как же! Это моя работа. Как раз произвел разрез брюшной полости…

– Не горю желанием это видеть. Уволь меня, пожалуйста.

– Или ты заходишь ко мне, или уматываешь.

Выругавшись сквозь зубы, Андрей направился в прозекторскую.

Гудвин стоял возле пустого стола и широко улыбался.

– Видел бы ты свою рожу, – довольно проговорил он. – На ней и решимость, и страх, и брезгливость, и даже ненависть.

– Я тебя ненавижу, Гудвин.

– Ко мне все спокойно заходят, кроме тебя. Вот решил приколоться. – Он указал на стул, стоящий возле холодильников. – Присаживайся.

– Может, все-таки выйдем? Холодно у тебя тут.

– Я тебя согрею. – С этими словами Гудвин достал из шкафчика пузырек с бесцветной жидкостью.

Андрей понял, что ему предлагают спирт.

– Спасибо, дорогой, но мне еще за руль.

– Ты мент. Можешь и бухой ездить.

– Могу, но не хочу.

– Зануда, – покачал головой Гудвин и вернул спирт на полку несгораемого шкафа. – Пошли в приемный покой. Чаем напою. Не элитным, правда. Обычным.

– Да я на минутку, не беспокойся.

– Тогда давай покурим.

Бах чуть не запрыгал от радости. Сам не курил. И табачный дым не любил, но готов был его нюхать, лишь бы покинуть «Изумрудный город».

Они вышли на улицу. Гудвин сунул в рот сигарету, прикурил. С наслаждением затянувшись, спросил:

– Чего хотел?

– Ты ведь тридцать лет тут работаешь?

– Тридцать два, – уточнил Гудвин.

– Значит, можешь помнить один случай… Муж с женой умерли от отравления каким-то диковинным растением.

– Когда это было?

– Двадцать два года назад.

– Давно…

– Понимаю. Но это особый случай. Муж был ботаником и таскал домой всякие семена. Жена перепутала их с приправой, добавила в еду. Они покушали и… умерли! Потому что спасти их мог…

– Только африканский шаман, – закончил за него Гудвин. – Я вспомнил!

– Аллилуйя!

– Я тогда на места преступлений выезжал. Нас бригада «Скорой помощи» вызвала. Приехали, я обалдел. Два трупа в таких позах… Никогда не видел подобного! Их скрутило так, что я подумал, все кости переломаны. Но нет, это яд так действовал…

– Значит, все верно, не обманула меня Симона.