– Это кто?

– Дочка покойных. Она по текущему делу проходит. Я говорил тебе о брате с сестрой, которые мне не нравятся. Эту историю мне рассказала Симона. Я решил перепроверить ее. Вдруг, думаю, наврала, чтоб на жалость надавить. Она ж так преподнесла, что стала свидетелем смерти родителей. Наблюдала их агонию, но не могла помочь.

– Не она – брат, – выпустив дым через нос, проговорил Гудвин.

– Брат? – переспросил Андрей.

– Ты Бах или Бетховен, Андрюша? Первый вроде глухим не был.

– Ты точно помнишь, что…

– Да, да, да. Паренек нам дверь открыл. С усишками, чернявенький. Был в соплях, слезах. Про семена он нам рассказал.

– А откуда он узнал, что родители именно ими отравились?

– Опера спросили, были ли в доме яды. Он вспомнил, что отец приносил какую-то экзотическую дрянь, велел всем быть внимательными, и не брать пакетик, но сам был уже в том возрасте, когда можно забыться и без штанов на улицу выйти. Вот и положил семена не туда. Я их исследовал, да, африканские. Из Занзибара. Само растение безвредно. Как драконовое дерево, например, растущее в каждом десятом палисаднике. Но ядом, выделяемым одним семенем, можно отравить взрослого человека. А в блюде, которое кушали… как их, говоришь?

– Берковичи.

– А в блюде, которое кушали Берковичи, кажется, это был пряный рис с курицей, мы нашли четыре семени. Вот их и скрутило так, бедных…

– Никого из детей не подозревали?

– Расследование было, но такое… – Он потряс расслабленной кистью. – Категории «лайт». Я, естественно, подробностей не знаю. Но в невиновности младших Берковичей вроде никто не сомневался. Все им сочувствовали, особенно сыну. Это страшно – видеть, как в мучениях умирают твои родители.

– Значит, сыну все-таки, – протянул Бах, взъерошив свою густую шевелюру цвета снега. – А я почему-то так и думал…

– По поводу?

– Пола Симоны!

– Ой, композитор, не пугай меня. Я ничего не понимаю из твоих реплик.

– Если захочешь, потом объясню. Надо кое-что выяснить.

– Что, в двух словах?

– Кто мальчик, а кто девочка! Вот я тебе выдал целых пять…

И бросился в кабинет, чтобы взять ключи и документы. Не зря ему эти двойняшки не нравились! Слишком они были похожи друг на друга даже для однояйцевых близнецов…

Симону изображает Соломон! Но зачем? И где его сестра?

Он сидел на диване в своей любимой позе «по-турецки». На коленках альбом с фотографиями. В нем самые драгоценные снимки. Не семейные! Другие…

Те, которые отцу были особенно дороги.

Он вставлял их в прорези альбома, обшитого парчой. Да, да, не каким-то там плюшем, как другие… не обклеен дерматином, не обложен ламинированной бумагой…

Драгоценный альбом отца был парчовым. Его подарили Ивану Соль на день рождения ученики. Купили обычный, ничем не примечательный, но, что называется, довели до ума. Саша листал этот альбом еще маленьким мальчиком, то есть презенту было больше тридцати лет, а снимкам – от сорока до двадцати. Парча истерлась на уголках, залоснилась, но фотографии в альбоме оставались такими же яркими, живыми. Как говорил отец, чтоб снимок не пожелтел и не поблек, нужно правильно разводить проявитель с закрепителем, и хорошенько промывать фотографию после контакта с ними. Только и всего!

– Александр Иванович, – услышал Соль голос своего шофера. – Вы где?

– Тут, – откликнулся он.

– К вам гостья.

– Проводи ее, пожалуйста, ко мне.

Послышался стук каблуков, и спустя минуту в кабинет, где расположился Александр, влетела (именно так!) Лариса.

Волосы в беспорядке, но каком-то замысловатом. Макияж умеренный, но продуманный. Одежда скромная, но подчеркивающая все, что нужно.

Соль улыбнулся.

Готовилась!

– Еще раз здравствуйте, Лариса.

– Добрый день, – по-деловому проговорила она и строго поджала губки.

На самом деле Александр никуда завтра не уезжал. И дела могли подождать. Ему просто захотелось увидеть Лару. Вчера (формально сегодня, но раз поспал, считай, вчера) он психанул! Не выслушав, распрощался с ней. А сегодня пожалел. И захотел по меньшей мере увидеть. Пусть бы она приехала с Берковичем, все равно. Но раз одна прибыла, это, возможно, судьба…

«Опять ты, Саня, голову забиваешь романтической бабской дрянью, – упрекнул себя Соль. – Взрослый мужик и все веришь в какие-то химеры… Судьба! Сколько у тебя было этих «судеб»? А все один…»

– Александр, давайте еще раз обсудим концепцию, – начала Лара, вытащив планшет. – Я так поняла, вас что-то не устроило?

Саша отобрал у нее айпэд и положил его на стол.

– Давайте лучше посмотрим фото, – предложил он.

– Зачем?

– Вы не любите изучать альбомы со снимками?

– Нет, почему же? Если я в гостях у друзей, делаю это с удовольствием. Мне любопытно, как выглядели они детстве и юности.

– Это вы сейчас дали мне понять, что я вам не друг, поэтому мой альбом вам не интересен? – усмехнулся Александр. – Но спешу вас успокоить, в нем нет ни одного моего снимка. Я был толстым, стеснительным мальчиком и не любил фотографироваться.

– Тут работы вашего отца?

– Да. Самые лучшие, на его взгляд. Так что, хотите посмотреть?

Она кивнула.

– Тогда усаживайтесь рядом. – Саша распрямил и опустил ноги, затем похлопал ладонью по дивану. Лара опустила на него свою хорошенькую пятую точку – Соль вообще-то больше на грудь обращал внимание, но упругие женские ягодицы его тоже не оставляли равнодушным. – Давайте выпьем что-нибудь? Чай, кофе, сок, морс, вода?

– Морс, если можно.

– Можно, – заверил ее Александр и крикнул: – Дарья!

На его зов тут же прибежала домработница. Она была приходящей. Являлась каждый день, кроме понедельника. Такой график выбрала сама. По какой причине, Соль не знал. Он предлагал ей брать выходной в субботу или воскресенье, но Дарья отказалась. Александр удовлетворился этим. Если женщине удобно так, то ему тем более. По воскресеньям он частенько принимал гостей: банька, шашлычки, и помощница по хозяйству ему была просто необходима.

– Морс остался? – спросил Александр у домработницы.

– Да. Еще я компот сварила из сухофруктов, ваш любимый.

– Отлично, неси и то и другое. А чем так пахнет вкусно?

– Вы же пирогов просили с луком и яйцом. Пеку.

– Золотая ты женщина, Дарья.

– Да скажете уж, – засмущалась она.