На Томке было серебристое платье, которое облегало ее фигуру так плотно, что сквозь него были видны соски грудей и тонкая полосочка трусиков.

— Женька вчера за этот наряд кучу денег отвалил, — усмехнулась Тамара на изумленный взгляд Глеба, которым тот одарил ее после того, как она сняла шубу. — Сказал, что хочет, чтобы его женщина в платье выглядела не хуже, чем без него.

Алина промолчала на это, а Глеб все-таки спросил:

— Ты с Игорем разговаривала?

— Зачем? По-моему, и так все понятно.

— Тамара, он же спивается!

— А при чем тут я? — зло возразила Тамара. — Он в своей личной жизни разобраться не может, а я должна терпеть и ждать? Надоело!

Глеб покачал головой, на что Тамара тут же среагировала:

— Все мужики всю жизнь воспринимали меня как красивую безделушку. По принципу: женщина должна на раз — ложиться, на два — тихо! Один Степка был человеком, но я его никогда не любила... А Игорь себе новую музу найдет. Я тоже не молодею. Это в семнадцать лет можно сидеть и ждать у моря погоды, а когда тебе тридцатник — извините... Я нормально жить хочу...

— На содержании у женатого мужика? — не удержался Глеб.

— Да хоть у черта! Он меня хоть не попрекает ничем! И истерик не устраивает! И не сваливает свои проблемы на мои плечи!

— Томка, Томка... Совсем ты запуталась, — вздохнул Глеб.

— Моя жизнь, что хочу, то и делаю! Я запутала, мне и распутывать!

— Глеб, — заглянул в мастерскую Виктор Ильич. — Пора уже ехать. Девочки, собирайтесь.

До галереи доехали весело, привлекая внимание всего автобуса.

Новая галерея представляла собой два небольших зала абсолютно белого цвета. Арочные входы и окна, небольшой эркер в одном из залов; по стенам висели картины с обнаженной натурой: здесь были фигуры целиком, были и фрагменты — рука или нога и все остальные части тела. Посреди первого зала стояли два черных подиума. То ли за счет яркого освещения, то ли из-за белого цвета стен в галерее было очень много света. Алине даже показалось сначала, что стены светятся изнутри.

Тамаре, в отличие от Алины, весь этот галерейный антураж был глубоко безразличен. Она деловито огляделась по сторонам и повернулась к Глебу:

— Так, где мы будем стоять, я уже поняла. А раздеваться мы где будем?

— Обещали специальную комнату, — сказал Глеб. — Я сейчас узнаю.

— Ты что, уже участвовала в таких акциях? — удивилась Алина.

— Да я за все время работы на худграфе где только не участвовала! Балерину с меня лепили, на кольца вместо гимнастки подвешивали, один раз даже на шпагат сажали! Если по городу поискать — половина скульптур с меня лепилась! Одно время я даже боялась, что меня узнавать будут. Не по лицу, — Тамара усмехнулась, — а по другим частям тела.

— Если ты в этом платье пару раз по городу пройдешь, то точно будут узнавать, — улыбнулась Алина. — А сколько аварий произойдет!

— Девочки, пошли, через полчаса начинаем! — подскочил к ним Глеб и повел в комнату, отведенную для переодевания.

— Смотри на меня, — поучала Тамара, раздеваясь. — И делай то же, что и я. Хотя, в общем-то, делать ничего не надо будет. Стой себе и стой. Главное — не смеяться, когда щекотно.

— А если... Ну, в туалет там или покурить?

— Приспичит — сходишь. А насчет курева — советую потерпеть. Тут сейчас телевизионщиков и фотографов всяких будет как собак нерезаных. Снимут тебя без маски — через пятнадцать минут весь город знать будет, кто ты и что ты. На хрена тебе это надо?

— Телевидение будет? — растерялась Алина: о прессе она никак не думала.

— Ты что, вчера родилась? — изумилась Тамара. — Или на выставках никогда не была? Это Москву, может, ничем не удивишь. Там таких перфомансов на каждый квадратный километр по двадцать штук. А в нашем занюханном городке на такую тусовку все собаки сбегутся! Держи маску.

Алина надела на лицо маску, похожую на карнавальные очки со свисающей вниз полупрозрачной золотой тканью, которая закрывала подбородок.

— Готова? — оглядела ее Тамара, на лице которой красовалась такая же маска, только черного цвета, и сладко потянулась, точь-в-точь как кошка. — Пошли, подруга, работать.

Наблюдать за происходящим сквозь прорези маски оказалось очень забавно. Играла спокойная музыка, люди передвигались от картины к картине, делали серьезные, понимающие лица, говорили умные слова, норовя побыстрее схватить бокал с вином и крошечные бутерброды, которые разносили на подносах верткие официантки.

Потом приглушили свет, в зале стало полутемно, освещенными остались только фигуры Алины и Тамары.

Заиграло что-то бравурное. Кисть Глеба коснулась обнаженного тела Алины. По коже пробежала легкая дрожь, Алина моментально покрылась мелкими мурашками, соски затвердели и съежились. Со всех сторон вспыхивали блицы фотоаппаратов, за одним из телевизионных операторов Алина увидела знакомую корреспондентку, которая когда-то брала интервью у Глеба. Алина чуть повернула голову. С Тамарой творили вообще что-то невообразимое. Игорь мазал ее, окуная руки в банки с разной краской. Через несколько минут от настоящей Томки осталось одно цветное воспоминание. Серега помог Игорю вынести в центр зала огромный грунтованный холст. Тамара сошла с подиума и под радостные возгласы и аплодисменты довольных зрителей начала изящно прижиматься к холсту разными частями своего тела, оставляя на белой грунтовке разноцветные, узнаваемые отпечатки.

Глеб закончил свою работу чуть позже. Алина была расписана с ног до головы райскими птицами и диковинными цветами. Она походила по подиуму, позволяя рассмотреть и сфотографировать себя с разных сторон. Ей было ужасно интересно, что же именно Глеб с ней сотворил.

— Глеб! — не удержалась Алина. — Я тоже хочу посмотреть!

Глеб протянул ей бокал шампанского, помог сойти с подиума и подвел к большому зеркалу, стоящему у входа. Алина увидела, во что превратилось ее тело. Теперь она сама себе напоминала райскую птицу с золотой маской вместо лица.

— Здорово! — улыбнулась Алина и поцеловала Глеба в щеку.

В другом конце зала на аукцион выставили холст с отпечатками Тамариного тела. Подвыпившие гости повысили цену уже до очень приличной суммы, но в самый разгар аукциона в галерею влетел Евгений Измаилович. Моментально сориентировавшись в обстановке, он громогласно объявил:

— Три тысячи!

Раздались удивленные возгласы, и желающих перебить эту ставку не нашлось.

Евгений Измаилович, довольно улыбаясь, тут же преподнес картину в дар Тамаре. Томка, уже изрядно набравшаяся шампанского, радостно повисла у него на шее, измазав пиджак своего кавалера во все цвета радуги. Никто поначалу не заметил, как Игорь, оттолкнув ногой банки с красками, подошел к только что проданному холсту, с абсолютно спокойным лицом воткнул в него нож и начал методично разрезать ткань.