Каждое слово, как скальпель у хирурга. Вскрывает нарыв, выпуская отчаяние наружу.

Понимаю, что вцепился в обивку дивана до боли, а еще что дверь спальни сегодня точно не распахнется. 

— Джеки десятки раз задавалась вопросом: «Почему это случилось именно со мной?», но так же, как и ей, так и вам, мистер Грант, надо перестать думать о том, что в ваших силах было что-то сделать. И чем раньше это произойдет, тем лучше. Примите прошлое. Всё в руках Всевышнего, если на то пошло. 

Кому нужен Бог, который допускает такое?

Лана закрывает окна и завешивает шторы. Я все еще не могу произнести ни слова. Застрявшее в носоглотке дыхание не дает сделать глубокий вдох, а глазные яблоки жжет из-за онемевших век. 

С трудом глотаю и моргаю. Шевелюсь и прихожу к жизни. Хотя бы пытаюсь.

— Знаю, это сложно, но вы должны отказаться от мыслей, которые могли бы отрицать прошлое Джеки. Ваше общее прошлое, мистер Грант. За эти пять лет вы многого добились, но сейчас круг замкнулся — вы снова оказались рядом с ней. И вместо того, чтобы впустую тратить энергию, пытаясь перекроить прошлое, направьте свои силы на то, чтобы построить счастливое будущее. Если вы этого хотите, конечно.

Лана замирает, прислушиваясь, как тревожная мать к тишине, в которую погрузилась квартира. Но сдавленный плач доносится из другой квартиры и он явно детский. Стены здесь тонкие.

Желчь мгновенно заполняет желудок, скручивая узлом внутренности.

— Нет гарантий, что у вас все получится, мистер Грант. Вы можете просто встать и уйти прямо сейчас, — Лана указывает на блестящую черную дверь, как будто я мог забыть, где выход. — Вы были знакомы с другой Джеки: красивой самоуверенной женщиной. Но это ее маска. Роль, которая когда-то помогла ей жить дальше. Я пойму, если вы не готовы возиться с ее проблемами. Джеки застряла в стадии «отрицания», а остальные ступени к выздоровлению быстрыми тоже не будут… Если вам от нее нужен был только секс, что ж, в Городе Ангелов полно желающих раздвинуть перед вами ноги за меньшую сумму.

К чему еще могла все свести хозяйка борделя? Я ведь у нее тоже не печенье покупал.

— Нет, ничего не говорите, мистер Грант. Сейчас будет лучше, если вы уйдете. Джеки спит, и когда действие снотворного закончится, я не хочу, чтобы она видела вас. Она еще не готова к новой встрече с вами. Как и вы, полагаю. Взвесьте «за» и «против». Не мне вам рассказывать, что вас все еще ждет беременная невеста, контракт и блестящее будущее. А у Джеки в багаже только депрессия, посттравматический синдром и десятки клиентов с расширенными контрактами в прошлом. 

Руки сами собой сжимаются в кулаки. 

Мужчины. Десятки мужчин в ее жизни, которые платили сверх контракта, чтобы получить возможность спать с ней. Они ведь тоже никуда не делись, как и моя глухая, слепая ревность. 

— Вижу, что не ошиблась, — замечает Лана, приподняв бровь. — Ваши три миллиона кричали о непомерном эго, а чего стоит просьба выбросить всю одежду? У вас у самого хватает проблем, мистер Грант, и это не тот случай, когда все исправит поцелуй истинной любви. Вам придется через многое пройти, чтобы вывести Джеки к свету… А теперь уходите, мистер Грант. Если вы захотите вернуться, то вы знаете, куда идти…

Слов у меня не было. И я ушел.

* * *

— Дышите, мистер Грант, — врывается в сознание голос тренера по медитациям. — Чувствуете спокойствие? Как расслабляются плечи, а воздух легко проникает в ваше тело?

Я знаю, что еще легче проникает в тело — острый тонкий клинок, который я в своем воображении всаживаю в грудь мудака по имени Сэм, пока расслабляющая китайская музыка звенит в воздухе настойчивым комариным писком.

Йога не помогает. Ярость, обида и боль не исчезают. Пять лет я отталкивал от себя ту, которую мог спасти, если бы не случайная насмешливая фраза. 

Когда возвращаюсь домой, Чарльз ко мне не выходит.

С тех пор, как мы вернулись в город, все, чего я достоин, это лицезреть мохнатую рыжую спину. Кот со мной демонстративно не общается и даже не заходит в спальню, предпочитая одинокие ночи на кушетке в гостиной. Чарльзу тоже нужна Джеки.

Первый стакана виски осушаю залпом. Едкий привкус пепла и желчи не удается перебить даже второй порцией. После выпитого на голодный желудок и при виде насупленной рыжей морды начинаю оправдываться перед Чарльзом, но кот и ухом не ведет. Мое имя в кошачьем черном списке с того самого дня, когда я запихнул его в переноску и увез из горного особняка.

Когда бутылка заканчивается — я иду за второй. Прошлое вспыхивает перед глазами яркими точками, я ненавижу себя и свои выводы, которые привели меня к ошибочной мести, а для Джеки стали точкой невозврата.

После второй бутылки снова пытаюсь медитировать. С алкоголем дела идут лучше и меня все-таки озаряет.

Шатаясь, с кое-как встаю под душ, прямо в одежде. С толку сбивает телефонный звонок, который, впрочем, быстро обрывается, стоит достать разбитый телефон из прилипшей к телу одежды. Капли с перестуком бьются о потухший экран. Купание на пользу ему не пошло, и теперь телефон уж точно окончательно мертв.

Кто звонил, я не видел, но и так чувствую — Дональд. Ведь банкет должен быть в разгаре.

Лана говорила, что я должен как можно скорее принять, смириться, осознать случившееся и жить дальше. Да, наверное, это правильный путь, а еще очевидный для тех, кто уже научился смирению, но я только в самом его начале. Там же, где застряла Джеки.

Первая стадия. Отрицание. Этап, на котором совершаются самые непоправимые ошибки.

Ведь я помню каждую минуту нашего с Джеки разговора и даже того мужика, которому эти пять лет я завидовал.

Именно жгучее чувство справедливости, которая все-таки должна восторжествовать и, если надо, то я ей помогу, гонит меня из душа прямиком в гараж. В той же мокрой одежде. Сейчас лестница по ощущениям больше напоминает винтовую, а еще ее волнообразные ступени почему-то очень скользкие, будто вырублены изо льда. Подхваченная наспех новая бутылка то и дело норовит выскользнуть из мокрых пальцев, по которым стекает вода, пока я спускаюсь в гараж.

Там, глотнув в последний раз для храбрости, сажусь за руль, уверяя себя, что все нормально и после душа я даже протрезвел, ведь кот больше не пытался говорить со мной. 

Заплетающийся язык приводит навигатор в замешательство, а сдавая назад, я вместо ворот въезжаю в стену. Но после пяти просранных лет разбитая фара ничего не значит, и я удваиваю усилия.

Рассвет и полиция возникают в моей жизни одновременно. Светлеющему небу я удивлен не меньше офицерам на пороге собственного дома. По ощущениям прошло едва ли несколько часов, но часы на треснувшей приборной панели показывают уже шесть утра.

Кто-то из соседей вызвал их из-за шума, объясняет офицер, выразительно оглядывая разбитую машину.

— Можете объяснить, что у вас произошло, мистер Грант? — уточняет он.