– Убийство вяземской блядчонки – это проба сил, но в отличие от героев Достоевского вы только переполнены желанием жить поверх законов и морали, не имея, однако, ни идеала, ни цели. У нас вы все это обретете в полной мере, а при этом – широкие возможности для проявления всех сторон вашей незаурядной личности. И только от вас будет зависеть, умрете ли вы куклой или станете кукловодом, повелевающим миром. Поверьте, у секретного агента больше возможностей для изменения хода истории, чем у монарха, генерала или банкира…

– А как же народ, о котором говорят революционеры?

– Народ? – Павел Иванович вскинул брови. – Но мы и есть народ!

Закончив лицей, Вивенький, к удивлению всех, кто его знал, отказался от государственной службы. При содействии друзей Уствольского он устроился в издательство, где вскоре стал незаменимым человеком – ловким администратором и редактором. Его выступления в печати принесли ему некоторую известность.

Виктор Вивиани – теперь он писался без де Брийе – искал авторов среди тех, кто стремился к свержению монархии, пусть на словах, сколачивал кружки и общества, обзаводился связями среди социал-демократов, социалистов-революционеров, участвовал в тайных сходках, дружил с Михайловским и Пешехоновым, Гершуни и Азефом, составлял отчеты в Охранное отделение, подписывая их псевдонимом Виверна.

Его протеическая натура наконец-то нашла выход, но подлинную свободу давала власть над женщинами. Он легко соблазнял анархисток и социалисток, кухарок и баронесс, матерей в присутствии дочерей, дочерей в присутствии матерей, худых и толстых, девственниц и молодящихся старух, русских и евреек. Стоило ему поговорить с ними несколько минут, случайно коснуться руки, улыбнуться, и женщины начинали нервничать, опускать глаза, учащенно дышать, и через час-другой они уже принадлежали ему целиком, до ногтей и ресниц.

Немногие из них становились его любовницами, другие исчезали из его жизни навсегда – их судьба не интересовала его ничуть.

Эта безоглядность чуть не обернулась бедой.

Одна из его бывших жертв вдруг попросила о встрече и в его объятиях призналась, что ей не шестнадцать, а пятнадцать и что она, кажется, encein-te[83], о чем вынуждена сообщить своим ближайшим родственникам, заменившим ей родителей, то есть великому князю Павлу и его супруге.

Она была чрезвычайно наивной девочкой, которая не могла оценить важности того, что сказала, но Вивенький сразу понял, что это катастрофа. Он не стал выяснять, как ей удалось на балу-маскараде остаться наедине с незнакомым мужчиной, а потом еще три или четыре раза встречаться с ним в гостиницах, и куда смотрели гувернантки, лакеи, жандармы, казаки и филеры из охранки. Сейчас это было не важно. А вот что было действительно важно, так это его судьба, его будущее.

Ему удалось склонить Элизу к молчанию, но, если она и впрямь беременна, действовать нужно было безотлагательно. Застрелить ее? Задушить? Утопить? Чушь, бред и дичь. Да случись что-нибудь с Элизой, все европейские газеты поднимут шум до небес, вся полиция, жандармерия, разведка и контрразведка Российской империи расшибутся в лепешку, чтобы поймать и наказать злодея, покусившегося на невинное дитя.

Следовало срочно придумать выход, и той же ночью на него снизошло озарение, сначала напугавшее его до полусмерти, а потом заставившее составить план действий – немедленных и безошибочных.

Потом, годы спустя, он несколько раз принимался за написание книги о человеке, которому удалось в безвыходном положении на одном вдохновении перехитрить судьбу, прибегнув к самым ненадежным средствам, которые неожиданно даже для него оказались самыми результативными.

Главный герой книги за несколько дней создал на пустом месте террористическую сеть из случайных людей, которые ничего не знали ни о конечной цели плана, ни друг о друге.

Благодаря своему положению и умению заводить связи он нашел поставщика материалов, студента-химика и провизора, которые доставили и изготовили части взрывного устройства, хотя по отдельности каждая часть не вызывала никаких подозрений.

Он изучил все пути великого князя Павла, установив, что по воскресеньям он с семьей обязательно отправляется в Зимний дворец через Певческий мост.

Он обольстил и уговорил бывшего студента, обиженного на начальство и впавшего в ничтожество из-за пристрастия к морфию, решить раз и навсегда, тварь он дрожащая или право имеет, и тот согласился бросить бомбу в карету.

Девушка, никогда не вызывавшая у полиции даже малейших подозрений, доставила на Певческий мост важнейшую часть бомбы, которой студент-морфинист подорвал карету.

В тот же день поставщик, студент-химик, провизор и бомбист были застрелены из разных револьверов в разных местах Петербурга, а их тела спрятаны.

Не тронул он только девушку, хотя именно она могла привести полицию к организатору покушения. Быть может, он любил ее, а может быть, рассчитывал на родовую болезнь русского интеллигентного человека, который, как всякий незаконнорожденный, ненавидит закон, боится его и в случае чего не выдаст преступника, а уж политического и подавно.

Розыск злодеев оказался безрезультатным.

Террористический акт потряс Европу, но никому и в голову не пришло, что его целью был не член царской семьи, а пятнадцатилетняя девочка, племянница великого князя, забеременевшая от секретного агента Охранного отделения. И никто не мог и подумать, что это убийство за несколько дней подготовил и осуществил один человек, да что там – молокосос, а не грозная тайная организация.

План мог провалиться в любой миг. Поставщик мог не раздобыть вовремя все необходимые материалы. Студент-химик или провизор могли проболтаться друзьям о простом заказе, который стоил несоразмерно больших денег. Конвой в последнюю минуту мог изменить маршрут. Девушка могла заболеть или проспать встречу с морфинистом, а он – передумать, струсить или привлечь внимание полиции. Наконец, бомба могла не убить, а только ранить тех, кто находился в карете, и все усилия пошли бы прахом.

Успех зависел от случая, дело висело на волоске, однако надежда на русский авось и достоевское вдруг оправдала себя полностью.

Впрочем, книга так и не была написана.

Вивенький подолгу сидел за письменным столом с пером в руке, глядя на чистый лист бумаги и перебирая в памяти события тех дней.

Уже через час после взрыва на Певческом мосту он, как и сотни полицейских и жандармов, занялся поиском злоумышленников.

Поиски оказались тщетными, но одного важного побочного результата Вивенький добился.

Он не мог забыть того, что сделал с ним Осот, и ждал случая, чтобы поквитаться.

Они договаривались, что Шурочка окажется во внезапном положении, из которого ее выручит Вивенький. Разумеется, вслух об этом не говорили, однако границы допустимого были очевидны обеим сторонам. Осот нарушил договор, забыв о том, что нарушение незримых границ стократ опаснее, чем покушение на границы явные.