– Конь есть?

– Как не быть? Есть, конечно.

– Выводи!

– Он мне самому нужен…

– Заберешь моего.

Мужик потоптался в нерешительности, но Вадим дернул его к себе, проговорил угрожающе:

– И не балуй! Я шутить не умею…

Мужик понял, что выхода нет, и понуро пошел к сараю. Вскоре вывел дородного жеребца черной масти, тот дико вращал глазами, показывая необузданный нрав. Передавая поводья в руки Вадима, мужик проговорил плачущим голосом:

– Доброго коня отдаю. Прибавил бы хоть немного…

Вадим порылся в кармане, где у него хранилось несколько скрученных пластинок серебра, отдал одну:

– Вот тебе гривна. И насыпь в дорогу овса!

Он перекинул седло на нового скакуна, приторочил к нему торбу с овсом и поскакал в лес. Теперь его никто не догонит!

Пару месяцев Вадим помотался в различных селениях, ночуя в тесных избах, а весной перебрался поближе к Новгороду, на берег небольшого озера, где стояла охотничья избушка, а прибывавшие к нему бойцы ставили шалаши. Время было самое хлопотное для перелетных птиц. Окрестность вокруг озера наполнилась оживленным птичьим разговором, криком, кряком, посвистом крыльев. Возбужденно носились стайки чирков. Утки, выставив красные перепончатые лапки, садились на воду, качались на небольших волнах. Не хотелось уходить с берега, такой захватывающей картиной было это весеннее веселье…

В избушке пахло полынным веником и дымом. Комаров еще не было, спали с открытыми дверями, сон на свежем воздухе был здоровым и крепким. Настроение в отряде было боевое, все рвались в бой. Тем более что из города поступали обнадеживающие вести: последний гонец прибыл с предложением Кляма ударить по Рюрику одновременно с двух сторон – извне, из лесов, и изнутри, силами заговорщиков в один день; таким днем, по его мнению, мог быть 12 лыпеня (12 июля), когда весь народ праздновал День Снопа-Велеса, можно было легко раствориться среди толп народа и нанести неожиданный удар. Посоветовавшись со своими командирами, Вадим дал согласие.

За месяц до выступления Вадим выбрался к Новгороду, через верных людей дал знать о себе Кляму. Скоро ему сообщили, что на северной стороне крепостной стены его будут ждать свои люди. В кромешной тьме перебрался через ров и на ощупь нашел веревочную лестницу. По ней взобрался на стену. Там его подхватили сильные руки, и веселый голос прошептал в ухо:

– С возвращением в родной город, посадник!

Поселили его у древней старушки недалеко от Рюрикова дворца. И с этого момента началась усиленная деятельность по подготовке восстания. По ночам к нему приходили люди, приносили свежие вести, уходили с новыми заданиями. Вадим хотел вырваться на короткое время к Велижане, но все дружно запротестовали, и он вынужден был отступить: одно неосторожное движение, и заговор мог быть провален: кто может поручиться, что его, известного во всем городе, случайно не опознает кто-то из жителей и не донесет?

Круг заговорщиков рос день ото дня. Только неведомо было им, что и Рюрик не дремал. Его люди давно заметили подозрительную возню вокруг дома Кляма и некоторых бояр и купцов Перунова капища; скоро Сварун сумел заслать в число заговорщиков своего человека по имени Чурила. Чурила мало знал, на его сведениях нельзя было произвести массовые аресты, даже местопребывание Вадима ему не удалось раскрыть. Не известен был ему и день выступления; его обещали сообщить накануне восстания. Но все равно сведения Чурилы были бесценны для Рюрика.

Наконец все было решено. По цепочке был дан приказ собраться в условленных местах в День Снопа-Велеса, когда бог Велес учил наших праотцев землю пахать, злаки сеять и жать, в снопы свивая. В этот день никто не работал, народ выходил на улицы, начиналось большое гулянье, и в этой толпе заговорщикам можно было легко затеряться, не привлекая к себе внимания.

Ровно в полдень у домика, в котором скрывался Вадим, неожиданно и довольно быстро собралась большая толпа вооруженных людей. К ней вышел Вадим.

– Братья! – громовым голосом возвестил он. – Вынимайте оружие и пойдем на дворец Рюрика, чтобы изгнать из города князя, поработителя наших вольностей!

Толпа откликнулась громким криком и двинулась к центру города. Но, не пройдя и сотни шагов, наткнулась на плотный строй норманнов… Более того, из улиц и проулков справа и слева на них двинулись воины князя. Ряды восставших дрогнули, попятились назад, но и там путь им преградили скандинавы. Они были окружены со всех сторон.

– Предательство!.. Нас предали! – в панике закричали многие…

И тогда над толпой поднялась гигантская фигура Вадима, и его громовой голос перекрыл шум и выкрики:

– Спокойно, братья! Пробиваемся к воротам!

Это была спасительная команда. Толпа в ожесточенной схватке прорвала заграждение из княжеских воинов и бросилась к центральной башне. Следом за ней, поражая мечами, пиками и стрелами, ринулось Рюриково войско. Путь отступления заговорщиков был усеян трупами. Немногим удалось вырваться из города, большинство было или убито, или захвачено в плен. Весь израненный, был сбит с ног и повязан Вадим.

Эта ночь была самая длинная в жизни Вадима. В полной темноте поруба – кирпичного подвала без окон, с железной дверью, замкнутой на большой амбарный замок, – было слышно, как мерно ступает да покашливает часовой. Вадим то присаживался на чурбачок, стоявший в глубине, то начинал быстро и нервно вышагивать из угла в угол. Кажется, за эту ночь он продумал всю свою жизнь, особенно время правления. Ярко, словно живая, встала перед ним дочь мерянской колдуньи Нимилява, он слышал ее таинственный, завораживающий голос: «Пока будешь идти прямо, никто и ничто тебе не угрожает. Опасайся уклониться в сторону, там подстерегают тебя главные бедствия и злосчастия, а может быть, и гибель!»

Выполнил ли он, Вадим, ее наказ? Нет, конечно. Как все здоровые и удачливые люди, он тотчас забыл про него. Правда, вспоминал иногда, когда начинало припекать. Вот пришел на ум сейчас, на краю гибели.

Посадником поставил его народ, надо было править во имя блага его. Он пытался это сделать, но не сумел. Он уступил толстосумам и позволил за бесценок растащить все запасы пушнины и другого добра, накопленные за многие годы князем Гостомыслом. А потом стал делать им уступку за уступкой… Стыдно вспоминать, но, думая о преуспеянии народа, он все время пополнял мошну тем, у кого она была и без того тугой.

Потом его охватила жажда княжеской власти. Ему, кузнецу, сыну и внуку кузнеца, стало мало должности посадника. Он вдруг восхотел подняться на самый верх. И опять он надеялся на поддержку народа, но незаметно для себя угодил в пасть ненасытным богатеям Перунова капища и стал игрушкой в их руках. Это была его самая опасная и губительная ошибка. Теперь от него отвернулся народ, стала врагом значительная часть богатеев, которых он лишил сверхдоходов и сверхприбыли.