– Подъем, Дилан.

Он открыл глаза и попытался что-то выговорить заросшим ртом, затем нахмурился, ощупал пустую половину кровати и даже заглянул под одеяло.

– Она в ванной, – услужливо сообщила я.

– О черт. Прости мам.

– Ты не в общаге, дорогой. Приводить сюда без предупреждения непонятных девиц, чтоб они слонялись по коридорам, просто неприемлемо, – я присела на кровать. – Надеюсь, вы хотя бы предохранялись…

– Мама, только не сейчас, – он закрыл лицо руками.

– А когда? Бессмысленно говорить об этом после зачатия.

Сын даже вздрогнул.

– Мам, никто больше не говорит «зачатие». И не волнуйся, все под контролем.

Скрипнула дверь ванной.

– Шшш, она возвращается. Слушай, нам нужно еще кое о чем поговорить. Когда она уйдет?

– Не знаю. Не могу же я выставить ее за дверь сразу после того, как мы…

К счастью, он не закончил предложение.

– О, да ты настоящий джентльмен. Кстати, как ее зовут?

Дилан откинулся на подушки и прикрыл глаза рукой.

– Эмм… Кажется… Сэди?

В комнату вошла та самая девушка с перепачканным пастой ртом и протянула мне руку:

– Здравствуйте еще раз. Я – Абигайл.

– Не угадал, – бросила я, уходя.

Мы уселись завтракать за массивный деревянный стол, который много лет хранил следы нашей семейной жизни. Я водила пальцем по пятнышкам темно-синих чернил, просочившихся в мелкие трещинки. За этим столом Дилан часто делал домашнее задание, пока я заваривала чай. Ему было лет четырнадцать, когда ручка протекла, и ни одно чистящее средство не справилось. Еще была круглая отметина от горячей кастрюли, появившаяся в день, когда Ральф, не обладающий особыми кулинарными талантами, решил приготовить на праздник ириски. Он подошел к столу с бадьей кипящей сладкой массы в руках и, так как, по его мнению, она выглядела весьма аппетитно, решил снять пробу, окунув туда палец. Когда пятилетний Дилан услышал поток ругательств, извергаемых его отцом, его глаза округлились, словно у диснеевского олененка. Волдырь размером с воздушный шарик не сходил много дней.

– Кажется, тебе пора купить новый стол, – предложил сын, заметив мой пристальный взгляд.

– Ни за что, – ответила я, стряхнув с себя задумчивость. – Теперь к делу. Нам нужно кое-что обсудить.

Услышав мой директорский тон, он вытаращил глаза и сложил руки на груди, но ничего не сказал. По мере того как Дилан вникал в историю с письмом от брата Исадора, его плечи расслаблялись. Этот разговор, вопреки всем опасениям, не касался его последней выходки.

– Вау, – сказал сын, – это просто нереально. Скажешь об этом бабуле?

У меня был четкий план, и все же не помешает сначала выслушать его мнение.

– Какие мысли на этот счет?

– Скажи ей, ты обязана ей все рассказать, – постановил он взволнованно.

Вздох облегчения вырвался из моей груди.

– Слава богу, тут наши мнения совпадают. Поедешь со мной?

Дилан откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.

– Ох, даже и не знаю, мам. Мне тяжело это дается. Предпочел бы запомнить ее такой, как раньше. Больно видеть в нынешнем состоянии. Просто невыносимо.

– Ясно, – я уставилась на стол, чтобы не встречаться с ним глазами. Кому, как не мне, понимать охватившее его чувство. И всё же. – То есть ты в данной ситуации предпочитаешь позаботиться о себе?

Сын не ответил, только отвернулся и посмотрел в окно.

– Она – твоя прабабушка, которая в тебе души не чает. Да, нам больно, но сейчас нужно в первую очередь подумать о ней. Если ты войдешь в ее палату, любая печаль и неловкость будет с лихвой компенсированы радостью, которую испытает она.

Подумав пару секунд, он кивнул.

– Ты права, мама. Дай мне десять минут на сборы.

Вернулся Дилан минут через двадцать, но мне и в голову не пришло возмущаться, ведь перед моими глазами произошло настоящее чудо. Он побрился. Не говоря ни слова, я с улыбкой пробежалась пальцами по его гладким щекам.

Бабушка сидела в кресле и раздумывала над очередным словом, разложив на коленях журнал кроссвордов и зажав во рту шариковую ручку.

– Тара, родная! Ой, ты подстриглась и стала еще симпатичнее, – сказала она, подняв глаза.

Ничто не могло ускользнуть от внимания Бэрил. Так приятно было видеть ее в хорошем самочувствии. Волосы были собраны в аккуратный пучок, а лицо припудрено. Если бы не ночнушка, тапочки и капельница, можно было бы и вовсе забыть о том, что бабушка больна. Как чудесно, что Дилан увидит ее именно такой.

– Посмотри-ка, кто здесь еще, – я кивнула на дверь.

– Дилан! – воскликнула она. – Мальчик мой, иди сюда, хочу тебя рассмотреть как следует. Что ты здесь делаешь?

Сын подошел к креслу и обнял ее.

– Выглядишь шикарно, ба.

Ее глаза наполнились слезами радости. Я поймала взгляд Дилана и прошептала «спасибо».

Бэрил поерзала в кресле, чтобы устроиться поудобнее, и сморщилась от боли, пронзившей ее измученное тело.

– Позвать кого-нибудь? – предложила я.

– Нет смысла, милая, – отмахнулась она. – Во мне уже лошадиная доза морфина.

Ее богатый оборотами язык не мог не радовать. Может, она и ослабла физически, но разум остался острым и живым. В палату заглянула медсестра.

– Ой, прости, Бэрил. Не знала, что у тебя гости. Моя смена закончилась, и я хотела спросить, не сделать ли тебе маникюр?

Ну не ангел ли? Эта женщина только что отработала двенадцатичасовую смену и, прежде чем отправиться домой, нашла время и силы побаловать одну из пациенток.

– Шарлот, познакомься с нашим Диланом. Он доктор, – объявила бабушка с гордостью.

– Она немного преувеличивает. Вообще-то не я студент-первокурсник. К пациентам меня еще долго подпустят, – вмешался сын.

Мне пришлось проглотить ком, появившийся в горле при мысли о том, что бабушке не суждено увидеть его выпускником.

– Все равно приятно познакомиться, – рассмеялась Шарлот. – А маникюр отложим на завтра. У меня есть новый лак. Цвет называется «слоновая кость». Звучит не очень, но смотрится отлично, поверь мне.

Медсестра исчезла, оставив в воздухе запах антибактериального средства. Я извинилась и поспешила за ней.

– Шарлот, подождите минутку.

– Что такое?

– Бабушке, кажется, лучше сегодня. Могу я забрать ее домой? Хотя бы ненадолго. Пусть сменит обстановку.

– Тара, я понимаю, что смириться с этим тяжело, но здесь ей действительно лучше. Когда Бэрил ждет вас, то предпринимает просто нечеловеческие усилия, но… – она опустила глаза.