— Что ты предлагаешь? — спросила Чаморро, переключая скорость.

— Сейчас — ничего, — сдался я. — Если нам удастся выбраться из этой пробки живыми, пусть каждый поедет домой и поразмыслит наедине с собой. От тебя требуется разложить все по полочкам, а утром принести мне на стол свои соображения. Я сделаю то же самое — вот только залижу раны!

Добравшись до дому, я рано улегся в постель и тотчас заснул. Не иначе, как на меня снизошло Божье благословение, потому что на следующее утро я встал с ясной головой и в промежутке между душем и офисом успел привести в порядок мозги. Когда я вошел в кабинет, меня уже ждала моя помощница. Она часто приходила минут за пятнадцать или тридцать до начала рабочего дня и встречала меня неизменно бодрая и свежая. Но сегодня ее лицо излучало особую радость.

— Здравствуй, Чаморро, — поздоровался я. — Ты что, в лотерею выиграла?

— Нет, господин сержант, — сдержанно ответила она, поскольку в комнате находились посторонние. — По-моему, у меня возникла гениальная мысль.

— Не зарывайся, Чаморро!

— Я действовала в соответствии с вашим приказом, господин сержант, — защищалась она. — Анализировала факты и думала. Моя идея касается Ирины.

Находившиеся в комнате сотрудники заинтересовались нашим разговором, и, раздосадованный, я отвел Чаморро в сторонку, подальше от любопытных ушей.

— Выкладывай, — велел я.

— Кто-то же должен был заехать за ней в Малагу и отвезти в Гвадалахару, — сказала она настойчиво. — Судя по легкости, с какой Ирина согласилась провести несколько дней в чужом городе, она неоднократно общалась с этим неизвестным раньше. Я стала прокручивать в голове информацию, полученную после допроса Василия, и вспомнила одну вещь: он не смог дать нам список клиентов Ирины, но некоторых из них знал в лицо.

Я сразу же сообразил, куда клонит моя помощница. Однако сообразительность, проявленная постфактум, когда тебе все уже разжевали и положили в рот, немногого стоит. Заслуга полностью принадлежала Чаморро, а моя роль ограничивалась ответственностью за то, что я прозевал столь важный штрих в показаниях нашего давнего приятеля.

— Черт подери, Чаморро! Если у нас и вправду что-нибудь выгорит, то ты не зря получаешь зарплату, — признал я, не скрывая своего восхищения.

— У тебя сохранился телефон Василия?

Он у меня сохранился, и уже через полминуты я набирал номер. Мне повезло.

— Слушаю. — Голос Василия едва слышался на фоне мощного рева мотора.

— Привет, Василий. Сержант Бевилаква. В каких краях ты теперь обитаешь?

— А! Привет, сержант. Совсем неплохо.

Я не стал тратить драгоценное время на исправление лингвистических ляпсусов и приступил к делу:

— Василий, мне надо, чтобы ты посмотрел кое-какие фотографии.

— Чьи?

— Там увидишь. А потом скажешь, есть ли среди них какое-нибудь знакомое тебе лицо. Мне нужны твои координаты.

— Я сейчас в разъездах. Пошли их на адрес бара и сделай на конверте пометку: «Для Василия». Они передадут его мне в целости и сохранности.

Василий продиктовал мне название и адрес бара. Наш приятель все еще кружил по маленьким селениям в окрестностях Малаги.

— Василий, мне нужно как можно скорее получить от тебя ответ.

— Твое дело — послать фотографии, сержант, а я зайду за ними самое большее через три дня. Сейчас не могу сказать точно. Как идет расследование?

— Продвигается помаленьку, — соврал я. — Рассмотри фотографии внимательно, слышишь?

Добыв нужные снимки, мы сразу же отправили их в Малагу по самому быстрому каналу связи, оказавшемуся в нашем распоряжении. Затем я сел на телефон. У меня тоже родилась придумка, хотя наверняка не такая удачная, как у Чаморро. Моя идея была связана все с тем же первичным этапом следствия, которым мы пренебрегли в изнурительной погоне за результатом. Дозвониться было трудно, но с третьей попытки меня соединили с линией начальника эксплуатационного отдела атомной станции Луиса Давилы. Со времени нашего знакомства его голос почти не изменился и звучал с прежней строгостью и деловитостью. Однако мне послышались в нем настороженные интонации.

— Сеньор Давила, — начал я после традиционного обмена приветствиями, — нам бы хотелось поговорить с вами с глазу на глаз. По возможности, сегодня же.

— Боюсь, что… — Он замялся. — В общем, я не имею права.

Меня поразила его неуверенность.

— Но почему?

— Переговоры уполномочены вести официальные лица: ответственный за связи с общественностью и юрист, — объяснил он. — Да вы с ними уже знакомы. Я готов встретиться, но только в их присутствии. Таковы наши правила.

Когда имеешь дело с большим педантом, надо предвидеть подобное развитие событий. Я этого не учел, и теперь приходилось срочно искать выход.

— Буду с вами предельно откровенен, сеньор Давила, — сказал я. — Меня совсем не вдохновляет разговор в компании Собредо и еще меньше — вашего юриста. Мне нужны вы, а свидетели — только лишняя помеха и потеря времени. Я не могу допускать подобную расточительность и заверяю вас: у меня нет ни единой лишней минуты. Понимаю, вы должны подчиняться режиму вашего предприятия и все такое. Поэтому прошу считать данные обстоятельства исключительными. Речь идет о смерти вашего сотрудника. И, зная вас как человека широких взглядов, уверен, что вы поймете: есть ситуации, которые позволяют действовать в обход инструкции.

— Я не имею права, — повторил Давила, и его голос прозвучал холодно и отчужденно.

— Прошу вас о личном одолжении, — настаивал я. — Если вы обеспокоены репутацией вашего предприятия, то даю вам слово чести не употреблять полученную информацию ему во вред. Даже при обнаружении компрометирующих фактов, хотя я обязан доложить о них по инстанции. Видите, мне тоже придется пойти на нарушение устава.

Я сыпал бессвязными обещаниями, не отдавая отчета своим словам. Должно быть, именно поэтому Давила, немного помолчав, счел нужным подстраховаться:

— Вы решительно даете мне слово?

— Решительно, — подтвердил я.

— Хорошо, приезжайте.

— Еще одну минуту, Давила.

— Говорите.

— Предложение посетить станцию остается в силе?

— Предложение сделал сеньор Собредо, — дотошно напомнил он мне. — И не мне его отменять.

— Раз вы не возражаете, то мы им воспользуемся. Нам будет интересно почувствовать атмосферу, которой дышал Тринидад, и поговорить с сотрудниками.

— Вы ставите меня в трудное положение, сержант.

— Я выполню условия: ни одного слова в ущерб интересам станции.

— Будь по-вашему, — уступил Давила. — Надеюсь, меня не уволят.

— В случае чего, я возьму вину на себя и скажу, что это я вас подбил.