Я удивился и занервничал, не увидев Мэй, сел за столик поближе к выходу и попросил бутылку воды. Предыдущий посетитель оставил на столике «Нью-Йорк таймс», и я, ругательски ругая себя за то, что заснул, машинально принялся перелистывать газету, не спуская глаз с двери. Дышать тут было нечем. Старый вентилятор медленно перелопачивал теплый воздух, пропитанный запахом чеснока, жареного лука и петрушки. Завибрировал телефон. На этот раз сообщение прислал Алан.

«Приезжайте ко мне немедленно, А.Б.»

«Что случилось?» – послал я вопрос.

«Новости о Джойс Карлайл»

«Поделитесь»

«Не по телефону»

«Приеду, как только смогу», – пообещал я.

Я набирал очередное послание, когда дверь открылась и в «Бейкери» вошел мужчина. Моего возраста, поджарый, темноволосый, с трехдневной щетиной. Лицо усталое. Он распустил галстук и поддернул рукава. Как только заметил меня, тут же уверенно направился ко мне и уселся напротив.

– Следователь Барези, – представился он. – В прошлом коллега Мэй. Мы вместе вели дело о смерти Джойс Карлайл.

– Рафаэль Бартелеми.

Полицейский вытер лоб бумажной салфеткой.

– Мэй попросила встретиться с вами. Говорю сразу, времени в обрез. У республиканцев дебаты, и вот уже три дня мы света белого не видим.

Похоже, Барези был здесь своим. Хозяин тут же принес ему чем подкрепиться.

– Кныши только из духовки, Игнацио, – сказал он полицейскому, ставя перед ним поднос с картофельными пирожками, капустный салат и корнишоны.

Мне жег губы вопрос, и я его задал:

– Вы могли бы достать мне папку с делом Карлайл?

Барези налил себе воды и покачал головой:

– Дело десятилетней давности. Если папка сохранилась, она в архиве пятьдесят второго участка. Иначе говоря, отправлена в хранилище или Бруклина, или Куинса. Не знаю, что пообещала вам Мэй, но щелчком пальцев такую папку не достанешь. Нужен запрос. Оформлять его сложно, может уйти не одна неделя.

Я постарался не поддаваться нахлынувшему огорчению.

– Мэй сказала, что на месте смерти Джойс была не только ее кровь.

Барези пренебрежительно хмыкнул.

– Это она хватила! На месте смерти Джойс не к чему было подкопаться. Попался нам только комар.

– Комар?

Я решил, что Барези употребил жаргонное словечко, но нет, речь шла о насекомом.

– Раздавленный комар, переполненный кровью, на плитке в ванной комнате жертвы. Мэй, как всегда, хотела быть самой умной. Вбила себе в голову, что комар мог укусить убийцу, и значит, его кровь находится в нем. И добилась анализа ДНК.

– Вы были против?

Барези проглотил картофельный пирожок.

– Конечно, против. Что он доказывал, этот анализ? Что было совершено преступление? Да ничего подобного! Суд ни за что не принял бы во внимание этот результат. Мало ли где летал этот комар! А значит, и делать анализ не было никакого смысла. Но Мэй в то время была «госпожой Непреклонность». Самомнение и амбиции. Хотела, чтобы весь Нью-Йорк говорил о ней: сделала то, чего никто не делал!

Барези замолчал и занялся своими кнышами; доел и только потом продолжил:

– В общем, специалисты все-таки занялись этим комаром. Ухитрились добыть образчик крови и отправили в лабораторию. А там ребятам удалось сделать анализ на ДНК.

– И что же было дальше?

Следователь пожал плечами.

– Дальше было то, что обычно бывает. Вы это видите в каждом сериале: лаборатория зарегистрировала новый образец в базе данных и сравнила с другими образцами, которые там были зарегистрированы.

– И что это дало?

– Ничего. Nada[30], – уверенно заявил Барези и протянул мне листок бумаги. – Это копия результата лабораторного исследования. Я разыскал его на сервере. Можете убедиться сами: сходство с зарегистрированными образцами отсутствует.

Он захрустел корнишоном и добавил с набитым ртом:

– В любом случае лаборатория так долго возилась с этим анализом, что дело было уже закрыто.

Я стал изучать отчет лаборатории. Генетический профиль представлял собой что-то вроде штрих-кода или гистограммы – так выглядели на бумаге тринадцать сегментов ДНК. Эти тринадцать сегментов дают возможность достоверно идентифицировать человека. Мучительное переживание: я видел перед собой убийцу – в этом я не сомневался, – но у меня не было возможности узнать, кто он такой.

– Сколько было в то время человек в вашей базе?

Барези снова пожал плечами.

– В базе? В середине нулевых? Точно не скажу. Думаю, что миллиона два.

– А теперь сколько?

– Больше десяти миллионов. Я понял, чего вы хотите, но поверьте: о дополнительном расследовании не может быть и речи!

– Почему?

Полицейский сердито ткнул в меня пальцем.

– Поймите, мы работаем сейчас! Наша работа – преступления, которые совершены сегодня, а не десять лет назад. Если дело затягивается, значит, кто-то виляет. Нераскрытое преступление – это выкрутасы умников, я не уважаю коллег, которые позволяют себе такое.

Я обомлел.

– У меня много знакомых в полиции, и, я уверен, мало кто думает так, как вы.

Барези вздохнул и повысил тон, став еще грубее.

– Дело это ваше – табак! От него дерьмом несет, ясно? Плюньте и разотрите. Другого дела не нашли, ширяльщицу оплакивать?!

Тут меня осенило, и я даже вздрогнул от неожиданности. Парень темнил, он ничего такого не думал. Он хотел, чтобы я бросил свое расследование. Хотел, потому что знал, кто убийца.

Солнце все ниже склонялось над полями Среднего Запада, обливая золотистым светом высокие стебли кукурузы, глянцевые листья сои, вспыхивая на крышах зернохранилищ, погружая в тень коровники.

Марк Карадек, вцепившись в руль своего «моноспейса», гнал все время на запад. Многих равнинные пейзажи Огайо удручили бы однообразием. Однако Марк даже с какой-то жадностью смотрел на пылающий красками закат, наслаждаясь игрой света, меняющего каждую секунду все вокруг: причудливые силуэты комбайнов, медлительных невозмутимых коров, ряды ветряков, темневших на шафранном небе.

Мелькающие указатели тасовали перед глазами городки из вестернов: Вапаконета, Рокфорд, Хантингтон, Колдуотер… Нужный ему поселок находился где-то не доезжая до Форт-Уэйна, на границе между Огайо и Индианой. Еще несколько километров, и станет ясно, ведет ли его гениальная интуиция или он попусту теряет драгоценное время.