Сергей придирчиво осмотрел выставленные на продажу цветы.

– Почем розочки? – поинтересовался он, указывая на огромные розы на длиннющих стеблях. Головки у них были чуть поменьше мужского кулака.

– По сорок пять штучка.

– Одиннадцать.

– Упаковать?

– Во что-нибудь позабористее, с ленточками и золотом.

Торговка постаралась на славу, более кичевой упаковки Сереброву видеть еще не приходилось. Темно-бордовые розы были закручены сперва в ядовито-зеленую креповую бумагу, сверху букет облегал шелестящий целлофан в золотые узоры. Серебров успел насчитать пять бантиков из золотистой ленты. Креповая бумага и цветом и фактурой напоминала ему женское белье, выглядывающее из-под юбки.

– Держи, сдачу оставь себе, – Серебров положил деньги на пластиковый столик и, прижимая букет к груди, вернулся к машине.

– Ты еще куда-нибудь едешь? – забеспокоился генерал.

– Супруге вашей хочу преподнести.

Кабанов расхохотался:

– Моя дура цветов не любит. На день рождения ей букет купил, она и говорит: «Ты бы лучше дочери деньги на косметику дал».

– Все женщины цветы любят, товарищ генерал, только некоторые вида не подают.

– Этому бизнес тебя научил?

– Он самый.

Генерал с Серебровым болтали. Богатырев особо их не слушал, думал о своем. И тут холодная волна страха накатила на него. До дома генерала оставалось два квартала, а он, Богатырев, еще не поинтересовался, куда ехать. Конечно, дорогу он знал и без Кабанова, но тот и словом не обмолвился, где живет. Спрашивать же было поздно.

Вместо того чтобы свернуть, как следовало, налево, Богатырев повернул направо. Генерал, занятый беседой, и ухом не повел. Серебров уже сообразил, в чем дело.

– Постой у подворотни, – бросил он Герману, – сбегаю отдам бумаги, тогда к генералу и поедем.

Богатырев дышал часто, понимая, что сморозил глупость. Сереброву пришлось сбегать в подворотню, постоять минуты три, глядя на осыпающуюся штукатурку стен ремонтируемого дома, и вернуться.

– Теперь ты командуй, товарищ генерал, мои дела кончились.

– Я рядом живу, поехали.

На этот раз добрались без приключений.

– Шофера с собой пригласи, – шепнул генерал, когда они с Серебровым уже стояли на крыльце подъезда.

– Он не будет в обиде. Хороший шофер всегда в машине ждет.

– Ты дело строго поставил, как в армии, – усмехнулся Кабанов. – Нравишься ты мне, полковник Кречетов, душой чую, хороший ты человек.

Дверь никто долго не открывал, и, когда генерал уже полез за ключами, замок щелкнул. В пороге стояла Кристина.

– Чего копаешься?

– Музыку слушала.

– Так всегда, к телефону подойти и дверь открыть тебя не допросишься, будто только ко мне и к матери гости ходят. Мать-то где?

– К подруге ушла.

– Вот досада! – воскликнул генерал. – Погоди, полковник, – отец взял дочку за локоть и отвел в гостиную. – Гость у меня нужный, на стол собери.

– Я этого делать не умею.

– Ты баба, а баба должна уметь на стол собирать.

Мать тебя учила, перед человеком не позорь.

– Откуда я знала, что мать уйдет?

– А я откуда знал?

Если бы сегодня утром отец не позволил ей потренироваться на своей «Волге», Кристина ни за что бы не согласилась накрывать на стол. В душе она уже решила, что поможет отцу, но пока еще ломалась.

Положение спас Серебров:

– Кречетов Сергей Владимирович, – представился он, подавая Кристине букет.

Креповые бумажки, целлофан, золотые бантики девушка не любила так же, как и сам Серебров, тем более ей не нравились отцовские друзья. Все, что было связано с армией, она люто ненавидела. В ее жизни еще не случалось, чтобы визит отцовского друга заканчивался без обильной выпивки.

– Матери вашей принес, поставьте в вазу, если нетрудно.

Кристина ушла на кухню.

Генерал стал жаловаться на жизнь:

– Дочка растет, ни хрена делать не хочет.

– Они все, молодые, такие.

– Не знаю, какой толк от нее в жизни будет, на стол собрать и то не умеет, – все это генерал говорил шепотом, боясь, что его услышит Кристина и откажется помогать. – Может, пока по маленькой, а, полковник?

– Сейчас я ей помогу, если ты не против.

– Тарелки и рюмки она и сама принесет.

– Я готовить помогу, люблю это дело.

– Чего не умел никогда, так это готовить. Я человек без затей, – признался генерал Кабанов, – если закусь надо, то банку тушенки пополам ножом развалил и мажь на хлеб.

– Это правильно.

Серебров появился на кухне, когда Кристина посыпала куски мяса специями. Свинина была молоденькая, тонко порезанная, поджарилась бы за пять минут. Цветы уже стояли на холодильнике в шаровидной хрустальной вазе.

– Я тоже не люблю целлофан и креповую бумагу, цветы лучше всего дарить в чистом виде. Но мне показалось, что вашей матери больше нравятся такие букеты.

Кристина никогда ничего подобного от друзей своего отца не слышала. Из высоких материй те могли рассуждать о политике, о выпивке и о женщинах.

– Да, ей очень понравятся и цветы, и упаковка. Я специально ее не выбрасывала.

– Я вам помогу, – предложил Серебров. – У меня хорошо получается готовить.

– Я сама, – Кристина неумело трясла над мясом, разложенным на доске, емкость с перцем. Молотый перец никак не хотел просыпаться.

– Позвольте, я, – Серебров мягко завладел перечницей и, заострив ножом спичку, прочистил отверстия. – Теперь порядок. Вы, наверное, нечасто готовите?

Кристина уже была оттеснена от плиты. Серебров повязал фартук.

– Не очень часто.

Зашипело мясо, брошенное на раскаленную сковороду.

– Полковник, что ты там возишься? – заглянул на кухню генерал Кабанов с двумя рюмками водки в руках.

Серебров выпил водку абсолютно спокойно, не морщась, так, как пьют прохладную воду.

– Мы скоро, – подмигнул Серебров генералу.

– Цветы на стол занеси, папа.

Кабанов обхватил двумя руками шар-вазу и потопал в гостиную. Стол он уже вытащил на середину комнаты.

– Так будет быстрее, – сказал Серебров. – Пока я поджарю мясо, вы приготовите салат.