– Так и есть. Я совершенно вас не знаю. Вы полны секретов.

– Как и многие из нас, – пожал плечами музыкант.

Закончив с приветствиями, он недолго разговаривал с Таффуром и Архимагом, и все это время – о Сетш! – Первая чародейка пыталась убедить Алентанса в несостоятельности. Началась перепалка, и уже скоро Фойерен и Архимаг стали выбирать с натягом приемлемые для общества фразы, – чем ввели месье Вахэйля в настоящее замешательство.

Остальные, чувствуя себя лишними, начали потихоньку разбредаться: поиски лениво продолжались, хотя теперь дело явно было не за ними. Кайхесши ушла в другой конец секции, чтобы спросить, натолкнулся ли на что-нибудь интересное Матье; Теаре и Хелинш вновь закурили, а Чьерцем нашел, что командовать Кадваном было весьма забавным занятием.

Так прошло несколько минут, и скрипач, державший в руках увесистую стопку книг, вновь оказался подле меня. Он опустил ношу прямо на мое бюро, потеснив тем самым и без того норовившие прогнуть столешницу труды. Украдкой я бросила взгляд на его книги: сверху лежал талмуд, именуемый «Безусловные знаки видений». Хитрец снял с башенки верхний «кирпичик», и передо мной предстали «Фантасмагорические сновидения». В моей памяти тут же всплыла сцена с приема, где Фойерен просил меня рассказать о своих снах.

– Шутить вздумали? – не удержалась я. – Вас же зовут Хитрецом, а не Шутом.

– В прошлый раз, сдается мне, вам это сослужило хорошую службу. А значит, все было не бесполезно.

– Значит, вы шпионите за мной?

– Зачем? – обиделся месье Алентанс. – Я знаю и так.

– Кто же вы? Шпион, музыкант, курьер? Сколько у вас обличий?

– Всего лишь одно – Хитрец, – ответил он и, будто представляясь, кивнул. – Но не спешите меня ненавидеть. Цена ненависти всегда очень велика…

На этом Фойерен откашлялся – разумеется, соблюдая допустимую меру демонстрации несовершенств человеческого организма. После он стянул со своей книжной кипы «Фантасмагорические сновидения», равнодушно полистал их и отложил в сторону. Теперь наверху лежал сборник «Человеческая свеча». За ним последовали труды «Искусство управления огнем» и «Пиромантия как отклонение рассудка», которые определенно не относились к теме наших поисков.

Зато могли быть полезны при изучении самовозгорания.

– Полагаю, вы интересуетесь отнюдь не только исчезновением магии, – тут же констатировала я. – Нынче весь Одель-тер говорит о сгоревших жертвах.

– Я просто люблю читать. Не стоит недооценивать библиотеки: книги могут поведать многое и научить многому. И вы с мадемуазель Гатадрис уже в этом убедились, правда?

Хитрец, кстати говоря, считал, что в мире существуют два типа дельных людей: есть умные и есть «наученные» – подобно тому, как ходят по земле талантливые и старательные. Последние всегда выдадут себя мелкими промахами… и грош вам цена, если не можете их различать.

– Чтение – весьма полезное занятие, – продолжил Фойерен тем назидательным тоном, которым обычно говорят почтенные старцы, устремляя взгляд поверх очков с толстыми стеклами. – Ведь оно развивает красноречие. С помощью одной только риторики можно слишком преуспеть в жизни… и это довольно легкий путь.

Он стал рассказывать о своей любви к мудрости книг и безудержной ненависти к их сочинителям. Книги заставляли его думать о вещах, которые никогда не воплотить здесь. Вместо рыцарей в доспехах действительность заполонили чиновники в форменных вицмундирах, вместо замков всюду строились однотипные ратуши, и все в Одельтере было скучно и доступно. Но, читая книги, Хитрец понял, что мир наш невероятно интересен! Он желал увидеть, как умрет эта планета, что пророчили в своих трудах мудрецы пустынь. Он желал узнать, что станет на Ард Шенларе через пять столетий, сбудутся ли предвозвестия ученых Одельтера. Он хотел убить песчаного аймлака Аджаху, о котором писали в эпосах собиратели мифов и легенд. Он говорил о тонком, сложном удовольствии, и обиднее всего ему было забывать прочитанные книги.

И пусть простуженный голос месье Алентанса хрипел, каждая его фраза привлекала все больше слушателей. Уже скоро все мы слушали его монолог. Я готова была рассмеяться: Хитрец только что рассуждал о красноречии, и вот он сам явил пример оного, причем умением мог заткнуть за пояс иных ораторов.

И здесь Фойерен непременно сорвал бы свою долю оваций, – если бы не был прерван княгиней Кайхесши, которой вздумалось снова потерять сознание. На миг речь Хитреца перекрыл глухой звук удара – то девушка, схватившись за стол, уронила несколько древних трактатов на пол.

– Черт! – вырвалось у нее с чувством.

Этого было достаточно, чтобы Ядовитые чародеи прервали свои занятия и бросились к ней на помощь.

– Мой дед говорил: «Как только скажешь “черт” – и вон он, из-за угла выглядывает и машет тебе копытцем», – тут же вставил Чьерцем. – Будьте осторожнее со словами.

Хелинш Хасте тут же сделал месье Васбегарду неприятнейшее замечание, нарушив свой зарок обращаться со словами изящно.

– Боги, тебе опять дурно? – испуганно выдавил Теаре, первым подоспевший к девушке. Вид чьего-то недомогания всегда вызывал у него замешательство, а оно мешало здраво мыслить.

– Да нет, просто ветрянка, – по-ядовитому огрызнулась ТашʼТаэтт и бросила вызывающий взгляд в не по-одельтерски смазливое лицо месье Брюно. – Но вы ничего не видели, господа, – мрачно добавила она, глядя на распластавшиеся по полу книги.

– Разумеется, – ответил за всех Матье.

Мог ли кто-то винить за вынужденно небрежное поведение девушку, которая день ото дня становилась все слабее? Беззаботное настроение, вызванное у всех речью Хитреца, тут же отступило. Хелинш попросил у Кайхесши разрешения отнести ее в комнату и, когда та согласилась, подхватил ее на руки. Он успешно справился с задачей – правда, всю дорогу спиною чувствовал вопросительный взгляд месье Деверо.

Остальные вдруг вспомнили, что на Фье-де-ля-Майери давно уже опустилась ночь, и испарились из здания Архива прежде, чем огромная желтая луна сдвинулась на небе на несколько дюймов.

Отчаяние не покидало нас, но оно преспокойно соседствовало с развертываемым во Фье-де-ля-Майери действом. Архимаг рассылала десятки писем, прося предоставить ей сведения о случаях пропажи магии, составляла теории – одна безумнее другой – и задействовала связи. Десятого ноября ею был созван Консилиум, и одному Отцу известно, о чем тогда говорили одельтерские чародеи.

Отныне Государственный Архив был для Ядовитых магов бесполезен, а те, кто не обладал чародейским талантом, никак не могли им помочь. О чем-то велись оживленные толки, время шло, но все мы оставалась несведущи, как дети. Моя роль и вовсе сделалась ущербной, и потому я находила спасение в праздных прогулках по территории университета – но вряд ли это было умной затеей, ведь каждая свободная минута приносила с собой тягостные мысли. В унынии я изучала разбитые близ трех корпусов сады: их живописные виды, чуть подернутые ноябрьским инеем, представляли собой особую, сурово-изысканную красоту.