Пусть уж режут, но зато будет восстановлено здоровье, а это — главное.

В больнице пробуду еще дней 10–12, дадут, наверное, после этого отдыха пару дней, а потом опять за работу.

Ты, милая, не беспокойся ~ все будет хорошо. Почему ты ничего не пишешь? За все время получил от тебя только 1 письмо и 1 тел-му. Месяц уже ничего не получаю, — это меня сильно волнует. Почему так? Еще раз прошу тебя писать мне часто, не реже, во всяком случае, одного раза в декаду. Хоть короткое письмо, открытку, но писать должна. А где твои и Марика фотографии? Я их жду с таким нетерпением, а ты их не шлешь! Только не вкладывай их в посылки, так как письма из посылок не выдаются, их нужно посылать отдельно.

Ликин! Вещей никаких больше мне не посылай, за исключением 1 пары брюк и гимнастерки плотной (или пиджака какого-нибудь). Все остальное у меня есть. Вообще, здесь нужно иметь самый минимум самых необходимых вещей, т. к. их очень трудно уберечь, а в случае этапа каждая лишняя вещь — обуза, от которой, если сам не избавишься, то другие «избавят». А переброски в другое место могут быть…

Как доехала Паша? Эх, Лидука, что пришлось пережить!., но все ж таки не даром, — вы теперь уж знаете про меня всё: где, что да как…

Нет, Лидука, родные мои от нас не отвернулись; они любят нас и принимают горячее участие в моей судьбе. Приезд Паши это полностью доказал. И Марика и тебя они любят, не могут не любить, и много огорчений доставляют сложившиеся отношения. Здесь какая-то недоговоренность, в чем-то кто-то кого-то из вас не понял, и пошла неприязнь, нехорошая, обидная, недопустимая среди родных. Надо с этим покончить, моя дорогая! Нужно найти какие-то точки сближения и восстановить добрые отношения. Так-то будет легче и радостнее всем: и тебе, и мне, и сестрам, и старушке-матери, проливающей горькие материнские слезы над участью своего сына. Поезжай, моя Лидука, к ним, возьми с собой Марика — ты увидишь, что будете у мамы и сестер самыми дорогими гостями. Не просто гостями, а своими, близкими, родными! Что вам делить-то между собой? Только одно горе и одни заботы обо мне…

Я себе просто не представляю, чтобы мои родные могли так ужасно отнестись к моему сыну. Здесь что-то не так… Ведь в июле 1938 г. ты мне писала, что они часто бывают на Сходне, посещают Марика, — я это хорошо помню. Но что-то случилось у вас, что именно? Не могу допытываться, — каждому человеку свойственны ошибки, непродуманные поступки, обусловленные случаем, моментом, тем или иным временным настроением и т. п. Такого рода ошибочный шаг по отношению друг к другу могли допустить и все вы: и мама, и отец, и твоя мама, и сестры, и ты сама, — не так ли, Лидука? Если бы все это сразу продумать и оценить в духе благожелательства, а не вражды, спокойно и объективно, а не в эгоистическом волнении, то все само собой уляжется, станет понятным, простится и забудется. Всем вам этого не хватило, и пошло, и пошло…

И это мне понятно, потому что случилось в обстановке нервозности, больших огорчений и забот. Не надо, Ликин, обвинять. Обвинить проще и легче, чем понять и оправдать. Разберись, пожалуйста, со случившимся, поговори, если это надо, по душам, чистосердечно, с Пашей, с мамой, и кончай неприязнь. Так будет лучше! Но я тебя не неволю, тебе виднее, поступай, как считаешь правильнее. Я говорю так много об этом потому, что много огорчения испытываю, а хотелось бы, чтоб жили в дружбе, друг другу помогали, поддерживали бы в беде, не замыкались бы друг от друга…

Ну, вот, Ликин, сегодня 4/П. Продолжаю:

Операцию гайморита отложили, решили дать мне отдохнуть и поправиться после той операции. Поэтому сегодня я выписался из больницы, дней на 10. Буду освобожден от работы. А там видно будет. Не знаю, делать ли сейчас эту операцию. Как ты считаешь?

Ликин, я было уже начал работать экономистом на стр-ве Гидролизного завода, но, в связи с операцией, остался на прежнем месте. Завтра выяснится мое дальнейшее местопребывание: или меня переведут на это стр-во (другой лагпункт, здесь же в Канске) или же по спецнаряду отправят в один из лагпунктов Краслага работать по специальности — экономистом. Ты пиши и посылай все по старому адресу: если я перееду в другое — будет дослано мне, а я сразу же постараюсь сообщить тебе.

Ликин, пришли мне мундштук и кисет для табака, галстук к рубахам.

Мой дорогой любимый мординька! Как я тоскую по тебе и сынке… к лету добьюсь свидания — приедете. Ладно?

Как с вкладом, пришел ли он уже? Если нет — обратись в Главн. Управление Сберкасс с жалобой. Как здоровье твое, Марикино и мамы?

Целую вас крепко, крепко.

Твой Сема.

Пиши, пиши и пиши.

Мама. Я писала, писала, писала, но он почему-то ничего не получал.

Я. Ты сделала то, что он просил?

Молчание.

Я. Ты поехала к ним?.. Нет, ты не вняла его просьбе, не поехала. Почему?.. Объясни, наконец, почему, мама?

Мама. Они ненавидели меня. Даже не встретили меня с Камчатки, не позвали к себе. Ты болел постоянно, они врачи, притом со связями врачи, профессура, но не помогали, не хотели меня знать Я была им чужая. Они евреи, а я гречанка с русской матерью. Вслух об этом никогда… Но — поверь — я чувствовала, что я им не своя. А у меня была гордость. «Пусть Марик у нас поживет»… Они хотели отнять тебя у меня. Не верили, что я смогу. У них были пайки. Понимаешь?.. У них были такие возможности!.. Мы не имели то, что имели они! Я отказывала себе во всем, чтоб послать тебе посылку, а они… они могли это делать легко и просто. Просто и легко.

Я. Не понимаю. Твой муж отматывает срок в зоне, а ты… а тебе… Ты же не станешь отрицать: тетя Паша все-таки поехала к нему. Сестра поехала к брату в заключение. Разве это ни о чем не говорит?..

Мама. Она поехала, чтобы меня унизить, чтобы мне показать: вот какая я хорошая сестра, а ты плохая жена, не поехала… А я не могла поехать… У меня не было таких возможностей… Не было! Нам жрать было нечего. У Марика