Вот вдали показались купола церквей Пскова, и к вечеру мы причалили к Псковской земле.

На берегу ожидали грузов портовые амбалы, поэтому затруднений при выгрузке товаров не было. Их сразу перегрузили на подводы, и мы отправились домой.

То-то радости было! Дарья и Маша соскучились. Я удивился, как за полтора месяца моего отсутствия вырос живот у Дарьи.

Пока все вместе сносили товар с подвод в подклеть, наступила полночь. Утомленные, мы повалились спать.

Утречком уже поели не спеша, сходили в баньку, рассказали женщинам, что интересного видели в чужедальней стороне. Илья живописал бой каперской эскадры со шведским флотом, мое отплытие на «Варяжском море». Женщины ахали и удивлялись. Потом купец рассказал о виденной в кирхе мозаике.

– Вот, зятек хочет мастерскую сделать по выделке стекла. Думаю – дело неподъемное, не знаем мы всех тонкостей. Вот, к примеру, я – даже не представляю, из чего оно делается.

Мы немного поболтали еще, когда раздался стук в ворота. Маша, как всегда, пошла открывать. Вернулась растерянная, за ней маячили двое дюжих молодцев в серых кафтанах, похоже – служивые.

– Кто будет лекарь Кожин?

Я поднялся из-за стола.

– Я. Чем обязан?

– Мы из Разбойного приказа. Велено доставить тебя к дьяку.

– В чем моя вина?

– Мы не знаем, наше дело – указания выполнять.

Я собрался и вышел из дому, сопровождаемый то ли провожатыми, то ли конвоирами.

Идти было недалеко – квартала три. Каменный дом Разбойного приказа был довольно мрачного вида – под стать учреждению.

Вины за собой я не чувствовал никакой – никого не грабил, не воровал, своим трудом зарабатывал на хлеб, но под ложечкой сосало. На Руси во все времена никто не мог чувствовать себя спокойно перед властью. Боярин или князь мог легко попасть в опалу – просто за принадлежность к роду, хоть в чем-то вызвавшему неудовольствие государя. Чего уж говорить о людях неименитых, неродовитых? В памяти народной еще свежи были бесчинства опричников, науськиваемых деспотом Иваном Грозным. Поэтому не без некоторой душевной робости вошел я под крышу Разбойного приказа.

Меня завели в комнату, где за столом восседал вальяжного вида дьяк в серой суконной одежде. На столешнице лежали исписанные листы бумаги. Меня усадили на стул, сзади встали двое сопровождающих.

– Лекарь Кожин, именем Юрий?

– Он самый.

Дьяк уставился на меня сверлящим взглядом. Ха, не таких видал! Я спокойно выдержал его взгляд.

– Мы будем в гляделки играть, или мне скажут, в чем моя вина? – первым спросил я дьяка.

– Не торопись, все обскажу. Ты в Швеции бывал?

– Бывал.

– О! – поднял палец дьяк. – Стало быть – правду писано.

– Так я и не отрицаю, что был в Швеции. Разве это преступление?

– Пока нет. А позволь узнать, зачем ездил?

– Больного лечить. За мной приехали, обещали достойно заплатить за работу – я и поехал. У меня работа такая – людей лечить. Я лекарь.

– Не учи ученых, – огрызнулся дьяк, повысив голос. – Я знаю, чем лекарь занимается. Кого же ты лечил?

– Высокопоставленного шведа.

– Кто он?

– Не знаю, мне не сказали.

– Ай-яй-яй! Не надо врать. Может, ты на дыбу захотел?

– Я не вру. Думаю, то король шведский был, Юхан. Но это – мои догадки, больно дворец роскошный да одежды богатые. Имя больного мне никто не называл.

– Деньги заплатили?

– Заплатили – шведскими талерами.

– И обратно из страны выпустили?

– Ну я же перед тобой сижу, стало быть – выпустили.

– Странно!

Дьяк задумался.

– Ежели бы на самом деле был король, тебя должны были убить.

– Вот и я о том же.

– Как он выглядел?

Я описал внешность королевского лейб-медика Рика. Полностью фантазировать и описывать несуществующего человека нельзя – обязательно проколешься потом. Я описал его лицо, походку, одежду, рассказал о болезни и операции.

– Сколько ты был в Швеции?

– Немного – чуть больше седмицы. Ну а ежели с дорогой – поболее.

Дьяк замер, то ли размышляя, то ли не зная, что предпринять. Понятное дело – король и его окружение не афишировали болезнь, как, впрочем, поступали в подобных случаях и остальные европейские дворы. Скорее всего, осведомителей в близких к престолу кругах у государя и его тайных служб не было, вот и пытались выведать чего-либо ценное у тех, кто мог что-то знать.

– На дыбу тебя надо. Вот повисишь на ней – всю правду расскажешь.

– Я рассказал все, что знал. Нового ты ничего не услышишь, а какой после дыбы из меня лекарь будет, какая польза людям?

– Гляди-ка, о пользе заговорил! Не хочется на дыбу-то?

– Кто же в здравом уме на дыбу хочет?

– Правильно говоришь. Теперь правду рассказывай.

Наш разговор начинался по второму кругу. Я нутром чувствовал, что добром он не кончится. Кто я для него? Возможный источник информации, не более. В служебном рвении дьяк не остановится перед пытками, а с их помощью можно выбить любые признания. Дьяку – благоволение начальства, ну а мне после признаний дорога одна – на плаху. Хотя нет, есть еще вариант – на виселицу. Ни того, ни другого мне почему-то не хотелось. Надо что-то срочно решать, пока действительно не попал в зловещий подвал.

А не попробовать ли гипноз? Люди жестокие, легко отправляющие других людей на пытки, часто сами трусливы, нет в них волевого стержня – лишь желание угодить сильному и подбирать крошки с барского стола. Пока не связаны руки, надо попробовать.

Я выставил указательный палец и начал им качать в стороны, как маятником. Удивленный и заинтригованный, дьяк уставился на мой палец. Такого задержанные еще не демонстрировали. Дьяк ожидал всего чего угодно: потока слез, стенаний, мольбы, а тут – палец!

Я вперил свой взгляд ему в глаза, четко и властно произнес:

– Спать!

Глаза дьяка закрылись, голова упала на стол, стоявшие сзади двое охранников из приказа забеспокоились.

– Это что? Чего это он уснул? Ты чего?

– В угол оба! Не то в жаб превращу!

Я встал со стула, обернулся к служивым, вытаращил глаза, воздел руки. Один оказался стойким, а второй струхнул, на что я и рассчитывал. Он засеменил в угол, а его товарищ, начавший было вытаскивать из ножен саблю, стушевался.

– Стой где стоишь, твои ноги приросли к полу, ты не можешь ими пошевелить. Ноги твои тяжелее свинца. Вот попробуй, подними ногу – у тебя это не получится! – продолжал нагнетать я ситуацию.