Я слез с печи и удивился – да как же они меня сюда, наверх, сумели затолкать? Во мне сто килограммов живого веса, а лежанка на печи – на два метра от пола, и – никакой лестницы. Однако!

Я прошел в коридор – в туалет хотелось нестерпимо, выпил я за ночь много, правда, и потел изрядно.

Вернулся назад, в комнату. Со двора ворвались звуки доморощенного оркестра – дудки, жалейки, барабана и еще чего-то струнного – балалайки, что ли?

Я с удивлением выглянул в окно. Во дворе стояла небольшая толпа. Слюдяные окошки не позволяли разглядеть отчетливо, что же там происходит. Праздник сегодня какой-то, что ли? Так вроде не должно быть.

В комнату вбежала Маша.

– По твою душу пришли, одевайся!

Через минуту стремительно вошел Илья.

– И не думай во двор выходить, ты еще от лихоманки не отошел. Сядь вон в красном углу – гости к тебе. – Илья заулыбался.

И точно – через минуту отворились двери, и с клубами морозного воздуха в комнату ввалился пьяненький и веселый Пантелей.

– Дай я тебя обниму, брат! Спаситель ты мой!

Пантелей кинулся ко мне, обнял, потом бухнулся на колени.

– Век за тебя молитвы возносить буду. Лошадь да груз – тьфу, новые куплю. Семейство без главы, а детей сиротами не оставил – вот главное! А что пьян слегка – прости, на радостях я выпил. Ужо и в церкви побывал на заутрени, свечку во спасение поставил.

– Пантелей, обогоди немного, вишь – приболел человек после вчерашнего, отлежаться надо. Мы его в баньке попарили – да на печь.

– Банька и печь – первое дело при простуде. А мне свезло – даже и не чихнул.

– Ну будет, будет, Пантелей. Оклемается человек – милости просим!

– Не знал, что приболевши. Прощеньица просим и желаем здоровья. А это – в подарок от меня.

Пантелей полез за пазуху, достал нож в ножнах, положил на стол, поклонился в пояс и вышел. Илья пошел провожать гостя. А я взял нож, вытащил из ножен.

Ножик оказался непростой – испанской стали, с клеймом «Toledo» на клинке. Заточка просто бритвенная. Ручка простоватая, но в руке сидит как влитая – хват удобный. Неплохой подарок.

Вбежала Маша – в последнее время ей приходилось все делать бегом.

– Ушли, слава богу! Разбудили только! Кушать хочешь?

– Хочу, барана целиком бы съел.

– Ну, барана у нас нету, однако и голоден не останешься.

Маша начала носить кушанья из кухни в трапезную и накрывать стол, когда вернулся повеселевший Илья.

– Ну, зятек, давай подхарчимся. Напужал ты нас ноне, думали – всерьез занедужил. Да вишь – крепок оказался, наша косточка, русская! За то и выпьем.

Илья разлил по кружкам вино, мы выпили, закусили. Спиртное теплой волной прокатилось по жилам и ударило в голову. Конечно, я уж не помнил, когда ел в последний раз, по-моему – позавчера. Помню, пил только – то вино, то квас, то сбитень горячий.

– Ты ешь, ешь! – Илья подкладывал мне лучшие куски.

– Дарья-то где?

– А где ж ей быть? Всю ночку с тобой просидела, как за дитем малым ухаживала, сейчас, должно, спит.

Я плотно поел; опять навалилась слабость, и я полез на печку.

– Вот-вот, сон – самое лучшее лекарство. Маше накажу, чтобы никто тебя не беспокоил, а сам в лавку пойду.

Я провалился в глубокий сон, и к вечеру проснулся окрепшим и чувствовал себя вполне здоровым.

По весне, как сошел снег и реки очистились ото льда, Илья засуетился, забегал.

– Илья, ты опять удумал чего?

– Караван собирается, зятек, в Ганзею. И правду сказать – торговля встала почти. Помнишь, зимой на санях в Великий Новгород купцы ездили?

– Как не помнить, едва Богу душу не отдал.

– Так, считай, без толку съездили, и половину товара продать не смогли. Обезлюдел город-то после погрома, что государь со своими опричниками устроил.

– Так уж сколько времени с тех пор минуло!

– Э, народ не кролики, быстро не народятся. Да и деньги у богатых отобрали, некому покупать стало и не на что. Вот и порешили купцы ладьи морские нанять, у кого своих нету, да в Ганзу сплавать. Глядишь – удастся копейку заработать.

– Рисковое дело. Хотя на морских просторах лесов нет и разбойников тоже, но пиратов хватает.

– Плавают же люди!

– Только не все домой с прибытком возвращаются.

– Типун тебе на язык. Ты скажи лучше, пойдешь со мной? Помощник мне надежный нужен, кому довериться можно. Ты языки какие-нибудь знаешь?

– Татарский, так он там не нужен. Еще итальянский, но так далеко вы не поплывете. В Ганзе немецкий нужен, да я его не знаю.

– Не велика беда – другие тоже не знают, однако же никто без прибытка не возвращался.

– Хорошо, Илья, поеду и помогу.

– Мне только за товаром присмотреть, торговать я сам буду – у тебя-то и опыта нет.

Пару недель купец как заведенный отбирал и упаковывал товар. И настал день, когда мы перевезли его на большую морскую ладью. Вечером попрощались с домашними. У Дарьи уже заметно округлился животик, и ходить она стала смешно – как уточка, переваливаясь с боку на бок, почти как все беременные.

Мы переночевали на судне, и рано утром караван из четырех ладей отвалил от причала Пскова. На корме взвился российский флаг – черный орел на зеленом фоне, – морской флаг России в те времена.

Псковское озеро встретило нас легкой рябью на воде и устойчивым попутным ветром. Было довольно свежо, и я кутался в суконный плащ, накинутый поверх ферязи. Илья же чувствовал себя комфортно в однорядке, подбитой мехом куницы.

К вечеру прошли узкий перешеек и вошли в Чудское озеро. Памятное место – здесь три века назад разгромил немецких псов-рыцарей новгородский князь Александр, при важном для Новограда уговоре на отсрочку дани Батыю. И врага на Русь не допустил, и веру православную не позволил католикам опрокинуть.

Стемнело, и мы улеглись спать под пологом. Небольшая каютка была на ладье одна, и ее занимал сам хозяин судна, он же капитан. Пятеро купцов теснились на носу судна под холщовым пологом. Трюмы же были забиты псковскими товарами. Улеглись, прикрылись суконными одеялами, что выдал владелец судна.

Ночью ладья шла не останавливаясь, лишь зажгли носовые и кормовые огни – масляные светильники в слюдяных фонарях. Видимо, кормчие на ладьях хорошо знали фарватер.

Утро выдалось туманным, промозглым, все ежились от сырости и ветра. Ладьи сбавили ход, впереди сидел впередсмотрящий. Но как солнце поднялось повыше, туман рассеялся. К вечеру вошли в Нарову, и вскоре справа показался Ивангород. На противоположном берегу виднелась Нарва.