– Благодарю, дорогая. – Чай подрагивал в чашке: немудрено, миссис Райт у нас всего-то второй раз.

– Сахару? – предложила я. Просто не смогла удержаться, да и положено спросить – из вежливости.

– Ах нет, – сказала она. – Нет, спасибо. Не надо сахару.

Ни я, ни Констанция черного не носили, а миссис Райт, очевидно, решила, что к нам подобает ездить в черном: на ней было скромное черное платье и нитка жемчуга. Прошлый раз она, помнится, тоже была в черном – одета всегда со вкусом, но здесь, в маминой гостиной, вкусы иные. Вернувшись к Констанции, я взяла блюдо с ромовыми пирожными и отнесла его миссис Райт; с моей стороны это тоже было дурно – сперва надо предлагать бутерброды, – но мне хотелось досадить ей: нечего приходить в трауре в мамину гостиную.

– Сестра испекла пирожные сегодня утром, – сказала я.

– Благодарю. – Робкой рукой она потянулась к блюду, взяла пирожное и аккуратно положила на край блюдца. Ну хоть плачь, до чего вежлива! И я сказала:

– Возьмите два. Моя сестра изумительно готовит.

– Ах нет, – сказала миссис Райт. – Нет-нет, большое спасибо.

Хелен Кларк один за другим уплетала бутерброды, причем тянулась за ними через чашку Констанции. Нигде больше она не позволит себе такого нахальства – только у нас. Ей наплевать, что думаем мы с Констанцией о ее манерах, она считает, что мы безумно счастливы ее видеть. «Уходи, – мысленно приказала я. – Уходи, уходи». У нее, наверно, для визитов к нам есть особые наряды. Представляю, как она перебирает свои вещи и говорит: «Не стану выбрасывать это платье, в нем можно ездить к дорогой Констанции». Я мысленно принялась облачать Хелен Кларк: сначала одела в купальник – зимой, на заснеженном пляже; потом посадила высоко на дерево в тоненьком легком платьице с розовыми оборочками – они цеплялись за ветки и рвались, рвались; наконец она совсем застряла в сучьях и заверещала. Я едва не рассмеялась вслух.

– Да и к себе можешь гостей пригласить, – говорила Констанции Хелен Кларк. – Лишь старых друзей для начала, хотя многие желали бы общаться с тобой; ну, дорогая, несколько старых друзей, как-нибудь вечерком. Или к обеду? Нет, пожалуй, к обеду для начала не надо. Рановато пока.

– Я и сама… – начала было опять миссис Райт; чашка с чаем и блюдце с пирожным аккуратно стояли на столике подле нее.

– Впрочем, почему бы и не к обеду? – задумалась Хелен Кларк. – В конце концов, надо решиться.

Вот сейчас я тоже скажу. Констанция на меня не смотрит – только на Хелен Кларк.

– Почему бы не пригласить наших добрых селян? – спросила я громко.

– Боже милостивый, Мари Кларисса, – сказала Хелен Кларк. – Ты меня напугала. – Она засмеялась. – Не припомню, чтобы Блеквуды знались с жителями поселка.

– Они нас ненавидят, – сказала я.

– Я их сплетен не слушаю, и ты, надеюсь, тоже. И ты, Мари Кларисса, знаешь не хуже меня, что эту ненависть ты просто придумала; будь сама приветливей – никто и слова дурного про тебя не скажет. Разумеется, когда-то давно, может, и недолюбливали, но ты сделала из мухи слона.

– Люди всегда сплетничают, это в крови, – примиряюще сказала миссис Райт.

– Я всем всегда говорю, что дружу с Блеквудами и ни капельки этого не стыжусь. А тебе, Констанция, надо общаться с людьми своего круга. Они друг о друге не сплетничают.

До чего же они занудные! Констанция, по-моему, изрядно устала. Пускай уходят, а я сяду расчесывать Констанции волосы, и она заснет.

– Дядя Джулиан! – Я услышала тихий шорох кресла-каталки и вскочила открыть дверь.

Хелен Кларк сказала:

– Неужели ты думаешь, что люди побоятся сюда прийти?

Дядя Джулиан остановился на пороге. Ради общества он надел свой самый модный галстук и долго умывался – до румянца на щеках.

– Побоятся? – переспросил он. – Сюда прийти?

Он поклонился: сперва миссис Райт, потом Хелен Кларк.

– Приветствую вас, мадам, – произнес он. – Приветствую вас, мадам. – Он, я знала, не помнил ни единого имени, не помнил даже, видел ли эти лица прежде.

– Вы хорошо выглядите, Джулиан, – сказала Хелен Кларк.

– Побоятся прийти сюда? Прошу прощения, что повторяю ваши слова, мадам, но я потрясен. Обвинение в убийстве с моей племянницы снято. Теперь сюда можно приходить совершенно безбоязненно.

Миссис Райт дернулась было к своей чашке, но потом сложила руки на коленях.

– А угроза, скажу я вам, существует везде, – продолжал дядя Джулиан. – Я имею в виду угрозу отравления. Моя племянница может поведать вам о самых неожиданных опасностях: о садовых цветах, которые страшнее ядовитых змей, о простейших травах, которые полосуют ваши внутренности, словно нож. О, мадам, моя племянница может…

– У вас чудесный сад, – проникновенно обратилась миссис Райт к Констанции. – Вы просто кудесница.

Хелен Кларк твердо сказала:

– Джулиан, все давно забыто. Никто об этом и не вспоминает.

– А жаль, – отозвался дядя Джулиан. – Есть что вспомнить, это одна из величайших тайн нашего времени. Моего, во всяком случае. Я ее расследую, это труд всей моей жизни, – сообщил он миссис Райт.

– Джулиан, – поспешно перебила Хелен Кларк; миссис Райт слушала как завороженная. – Джулиан, вам изменяет такт и вкус.

– Вкус, мадам? А вы пробовали на вкус мышьяк? По опыту знаю: поначалу разум напрочь отказывается верить, и лишь потом осознаешь…

Еще минуту назад бедняжка миссис Райт скорей откусила бы себе язык, чем заговорила об этом, но теперь, едва дыша, спросила:

– Неужели вы все помните?

– Помню. – Дядя Джулиан вздохнул и радостно закивал. – Возможно, – с готовностью предположил он, – вам эта история неизвестна? Так я…

– Джулиан, – сказала Хелен Кларк. – Люсиль и слушать вас не желает. Как не стыдно такое предлагать!

Миссис Райт очень даже желала слушать; мы с Констанцией переглянулись, готовые поддержать серьезный разговор, хотя в душе веселились вовсю. Дяде Джулиану повезло: выпал случай поразглагольствовать, ведь он всегда так одинок.

А для бедной, бедной миссис Райт искушение оказалось слишком велико – она уже едва сдерживалась. Сидела, густо покраснев и никак не решаясь спросить; но дядя Джулиан был искусителем, и вечно сопротивляться благонравная миссис Райт не могла.

– Все случилось в этом самом доме, – произнесла она как заклинание.

Никто не сказал ни слова, все вежливо слушали, и она прошептала:

– Простите меня, простите.

– Ну, конечно, в этом доме, – сказала Констанция. – В столовой. Мы ужинали.

– Вечером семья собралась к ужину. – Дядя Джулиан смаковал каждое слово. – Никто и помыслить не мог, что это последний ужин.