– Мышьяк в сахаре, – вымолвила миссис Райт, безнадежно поправ все правила хорошего тона.

– Этот сахар ел и я, – дядя Джулиан погрозил ей пальцем. – Я ел его с ежевикой. К счастью, – тут он благостно улыбнулся, – вмешалась судьба. Увы, иных из нас она в тот день неумолимо увела в мир иной. Они, безвинные, ничего не подозревавшие, сделали этот невольный шаг и ушли в небытие. Зато другие съели очень мало сахара.

– Я вообще ягод не ем, – сказала Констанция. И посмотрела миссис Райт прямо в глаза. – Да и сахар ем очень редко. Даже теперь.

– На суде это была одна из улик, – сказал дядя Джулиан. – Что она не ест сахар. А ягод моя племянница никогда не любила. Еще ребенком обыкновенно от ягод отказывалась.

– Ну пожалуйста, прекратите, – громко сказала Хелен Кларк. – Это же ужасно, это ни на что не похоже, я не могу это слушать. Констанция… Джулиан… что подумает Люсиль?!

– Да что вы, Хелен, право, – миссис Райт замахала ручками.

– Еще одно слово – и я ухожу. Констанции пора подумать о будущем, копаться в прошлом вредно для здоровья; она, бедная девочка, и так настрадалась.

– Конечно, мне их всех очень недостает, – сказала Констанция. – С тех пор и жизнь совсем другая, но я вовсе не считаю, что я настрадалась.

– В каком-то смысле мне несказанно повезло. – Дядю Джулиана несло на всех парусах. – Я единственный выжил после величайшего отравления века. У меня хранятся все газетные вырезки. Я был знаком и с жертвами, и с обвиняемой – близко знаком, так хорошо узнаешь людей, лишь живя с ними в одном доме и находясь в тесном родстве. У меня записано все до мельчайших подробностей. Но я с тех пор неважно себя чувствую.

– Я же сказала, что не буду вас слушать, – перебила Хелен Кларк.

Дядя Джулиан замолчал. Взглянул на Хелен Кларк, потом на Констанцию.

– Что, разве не было этого? – спросил он мгновение спустя и потянул пальцы в рот.

– Ну конечно было, – Констанция улыбнулась ему.

– Я храню газетные вырезки, – неуверенно произнес дядя Джулиан. – И мои записи, – он обращался к Хелен Кларк. – Я все записал.

– Ужасная трагедия, – миссис Райт трепетно потянулась к дяде Джулиану.

– Страшная, – согласился он. – Жуткая, мадам. – Он развернул кресло, чтобы оказаться спиной к Хелен Кларк. – Хотите посмотреть столовую? – спросил он у миссис Райт. – Роковой стол? Я, как вы понимаете, в суде не свидетельствовал, здоровье ни тогда, ни сейчас не позволяет подвергаться грубым расспросам посторонних. – Он слегка кивнул на Хелен Кларк. – А мне ох как хотелось дать показания. Тешу себя надеждой, что в грязь лицом не ударил бы. Ну а Констанцию, само собой, оправдали.

– Разумеется, оправдали, – с нажимом сказала Хелен Кларк. Она потянулась за своей огромной, точно мешок, дамской сумкой и, положив ее на колени, принялась искать в ней перчатки. – И все уже давно забыли об этом. – Она значительно взглянула на миссис Райт и собралась встать.

– А столовую… – робко сказала миссис Райт. – Хоть одним глазком…

– Прошу, мадам. – Дядя Джулиан поклонился из кресла-каталки, и миссис Райт поспешно распахнула перед ним дверь. – Прямо, через прихожую. – Миссис Райт последовала за ним. – Меня восхищает в женщине здоровое любопытство, я сразу понял, мадам, что вы сгораете от желания увидеть место, где разыгралась трагедия; это произошло именно здесь, и именно здесь мы ужинаем и по сей день.

Голос дяди Джулиана доносился отчетливо; он, по-видимому, кружил по столовой, а миссис Райт глядела с порога.

– Вы, очевидно, изволили заметить: стол у нас круглый. Сейчас он слишком велик – от некогда большой семьи почти никого не осталось, но нам не хочется здесь ничего менять, ведь это своего рода памятник; когда-то за фотографию этой столовой любая газета отвалила бы хороший куш. Семья была большая, как вы помните, и дружная. Порой, конечно, не ладили – никто из нас не отличался спокойным нравом, – порой даже ссорились. Но это мелочи, так повздорят муж с женой или брат с сестрой: у каждого свой взгляд на мир.

– Тогда почему она…

– Вот именно, – сказал дядя Джулиан. – Загадка, да и только… Мой брат, будучи главой семьи, сидел, естественно, во главе стола – вон там, спиной к окнам, возле графина. Джон Блеквуд гордился своим столом, своей семьей, своим местом в жизни.

– Люсиль его даже не видела никогда, – ревниво сказала Хелен Кларк и бросила на Констанцию злобный взгляд. – А я помню твоего отца преотлично.

«Лица быстро стираются из памяти, – думала я. – Интересно, встреть я миссис Райт в поселке – я ее узнаю? Да и она, как знать, не пройдет ли мимо, глядя сквозь меня? Или она по робости вообще ни на кого не смотрит?» К чаю и ромовому пирожному она так и не притронулась.

– Я была близкой подругой твоей матери, Констанция. Поэтому считаю себя вправе говорить с тобой – для твоего же блага. Твоя мать наверняка…

– …моя невестка, дама весьма благородная. Вы, вероятно, заметили в гостиной ее портрет: изысканный овал лица, тончайшая кожа. Женщина, самой судьбой предназначенная для трагедии, хотя, пожалуй, слегка глуповатая. Справа от нее за столом сидел я, тогда помоложе и поздоровее. Беспомощным калекой я стал как раз в тот вечер. Напротив меня – мальчик, Томас; разве вы не знали – у меня был племянник, сын брата. Ну, разумеется, вы читали. Было ему десять лет, и уродился он своенравным – весь в отца.

– Он съел сахару больше всех, – сказала миссис Райт.

– Увы, – вздохнул дядя Джулиан. – Затем, возле брата с одной стороны его дочь Констанция, с другой – моя жена Дороти, оказавшая мне некогда честь, связав свою жизнь с моей, хотя она вряд ли предвидела такие испытания, как ежевика с мышьяком. А моей племянницы Мари Клариссы за столом не было.

– Она была в своей комнате, – подсказала миссис Райт.

– Взрослая девица двенадцати лет, но ее отослали спать без ужина. Впрочем, речь совершенно не о ней.

Я засмеялась, а Констанция пояснила Хелен Кларк:

– Маркиса вечно впадала в немилость. Я частенько носила ей подносы с едой по задней лестнице, когда отец уходил из столовой. Она была несносным, непослушным ребенком, – и Констанция мне улыбнулась.

– А все дурное воспитание, – сказала Хелен Кларк. – Разумеется, за непослушание надо наказывать, детских проказ я тоже не терплю, но ребенок всегда должен чувствовать любовь окружающих. Теперь нам действительно пора… – Она снова принялась натягивать перчатки.

– …ножка молодого барашка с мятным соусом, Констанция сама выращивает мяту. Молодая картошка, зеленая фасоль, салат – все с огорода Констанции. Я отчетливо помню, мадам. Мои излюбленные блюда. У меня все подробнейшим образом записано: и про ужин, и про весь день, с начала до конца. И все улики узлом завязываются вокруг моей племянницы. Было начало лета, вовсю пошли ранние овощи – год-то выдался прекрасный; у нас с тех пор и лета такого ни разу не было – или мне, старику, так кажется? Констанция всегда баловала нас разнообразными деликатесами, только у нее такое отведаешь – я, разумеется, не имею в виду мышьяк.